Гость Иова

— Внимание! — восклицает один из игроков. — Они привязывают лошадей к колодцу.

Остальные не двигаются с места. Держа перед собой карты, они жадно слушают товарища, наблюдающего за тем, что происходит на площади.

— Мерзавцы! Столько места, чтобы привязать животных, а они выбрали именно колодец. Да еще и ремни сделали покороче, дьяволовы души. Совсем короткие, черт бы их побрал.

— Они привязали их к ручке?

— Да, к ней. И теперь принялись расседлывать лошадей. Уже сняли седла.

— Не хочешь же ты сказать, что они собираются мыть их нашей водой?

— Чему ты удивляешься? Пока они вытирают с них пот.

— А чем вытирают?

— Соломой. Дай-то бог, чтобы животные не испугались.

— Не волнуйся. Испугаются, тем лучше.

— Так-то оно так, только они могут сломать ручку, дядюшка Анибал. Сколько времени я твержу, что надо заменить у колодца ручку.

— Ручка еще ничего, может немного и послужить, — вмешался в разговор третий. — Хуже обстоит дело со срубом. Через год, самое большее через два, он обвалится.

— И по-моему, лучше бы подождать, пока не вычистят колодец. Снимут вал, прицепят другое ведро…

— Зачем другое? Поставить на это две заплаты, и оно будет, как новенькое.

Колода карт лежит на столе, но никто к ней не притрагивается, крестьяне совещаются между собой приглушенными голосами, точно заговорщики. Они уже не говорят о жандармах, которые перестали их занимать. Не обращая больше внимания на полицейских и лошадей, игроки увлеченно обсуждают будущее Симадаса после отъезда посланцев сержанта Леандро — колодезное ведро, оживленную площадь, то, что останется с ними навечно.

— Ведро придется выбросить, — замечает кто-то. — Не можем же мы им пользоваться, раз из него пила скотина.

— Отмоется. Мы его почище вымоем и поставим две заплаты, так оно станет лучше нового.

Тот, кто следит за событиями на площади, закричал:

— Ну вот, разве я не говорил? Ручка отходит в сторону!

Анибал стукнул кулаком по столу.

— Пойду предупрежу; если мы не поставим их на место, эти варвары все у нас переломают.

К счастью, приятели вовремя успели удержать его за руку и, прежде чем старик добрался до двери, проход был прегражден.

— Дядюшка Анибал… Ну, дядюшка Анибал… — ласково уговаривают они его, и вдруг раздается чей-то голос:

— Глядите, что это у них там, а?

Все замерли, разинув рот от изумления: всадники, сидящие на краю колодца, достают из кожаного патронташа маленькие кусочки металла, сверкающие на солнце, как монеты.

— Пули, — торжественно объявляет трактирщик. — Они пересчитывают их, чтобы дать отчет начальнику караула.

VI

Жандармы, чье поведение обсуждали в таверне, уселись у ворот скотного двора. Они расстегнули мундиры, расположились поудобнее и, задумавшись каждый о своем, наблюдают за курами, копошащимися в земле около колодца, в тени, падающей от лошадей. Перед стражами порядка стоят котелки с едой и каски, карабины прислонены к стене загона; над ними — солнце в зените и край крыши, дающий немного прохлады. Жандармы ожидают, когда их сменят, они покинули полицейский участок затемно и оставили позади себя немало километров.

Это солдаты Леандро, сержанта из Поселка. Они прибыли в Симадас в сумерках, ориентируясь по огонькам, по лаю собак на фермах или, что всего вернее, полагаясь на великолепную память лошадей, успевших в ночных дозорах изучить здешние тропинки.

— Наша система ни к черту не годится, — высказал свое мнение один из солдат, отдыхающих сейчас у загона. — Рано или поздно бродяги все равно пронюхают обычный маршрут патрулей и, ясное дело, постараются избегать его. Тем не менее, — признал он, — это самый надежный способ прибыть к месту назначения и, кроме того, самый скорый. Привязать где-нибудь лошадь и тащиться на своих двоих куда труднее и даже рискованнее; во время пешего перехода жандармы нередко теряют тропу и бродят в темноте, не в состоянии отыскать дорогу без привычных указателей: огонька, крика петуха-полуночника, а главное, без собачьего лая.

Иное дело верхом: чуткая к малейшим шорохам, лошадь никогда не собьется с нужного направления, различая в ночи самые далекие отзвуки, инстинктивно обходя канавы и рытвины; найдя тропинку, она дрожит от радости и бросается вперед с удвоенной энергией, и, если животное с таким тонким нюхом почует след или запах, никакая сила на свете не сможет его остановить. Тогда разумней всего отпустить поводья, вверяя себя скакуну, его поразительной способности запоминать дорогу.

— Что новенького? — кричали солдаты Национальной гвардии, подъезжая к ярко освещенной ферме, хижине пастуха или воротам господского дома, охраняемым сворой собак.

Им не всегда отвечали сразу. Чаще сперва осторожно приоткрывались ставни, и всадники пядь за пядью обшаривали лучом карманного фонарика стены и ворота, разгоняя ночные тени.

— Эй, хозяин! Это полиция!