Гость Иова

Шагающий рядом с ним старик ни на что не жалуется. Он такой тощий, такой поджарый, что во всем его теле, кажется, не отыщется и капли жира, которую могло бы вытопить солнце. Что значит потеть, ему неведомо, что такое уставать — тем более. Вы заметили, что он идет чуть ссутулившись? Вполне возможно. Но гораздо важнее то, как он несет свое охотничье ружье — со взведенным курком, в полной боевой готовности. Но и это еще не все: взгляд его быстрых бусинок-глаз настороженно блестит из-под темных полей шляпы и проникает даже сквозь листву. В самый неожиданный момент он вдруг отыскивает совиные гнезда, обнаруживает кроличьи норы, следы молодых куропаток — словом, тысячи примет, напоминающих о еде. И даже пресноводным черепахам не удается спастись от его рыщущего взора. Вот и сейчас у него в кармане лежит черепаха, завязанная в носовой платок.

— И вы станете ее есть?

— Нет, я припас ее для тебя.

— Вот гадость, — брезгливо роняет Портела. Он идет впереди старика, опираясь на палку. — Если бы в Лавре узнали об этом, нас бы подняли на смех.

Он принужденно хохочет и качает головой, словно угрожая товарищу:

— Нас побьют камнями, дядяшка Анибал.

Анибал — так зовут его друга. Он тоже из Симадаса. Это тот самый старик, что комментировал в трактире солдатские россказни и возмущался поведением жандармов.

— Вполне возможно, — отвечает он. — Только прежде находились и такие, что нередко жертвовали лучшим угрем из улова, чтобы поймать черепах у омута в Ромао.

— Черепах?

— Да, черепах, именно черепах, Жанико. Тех, чье мясо ты называешь гадостью. А ведь оно куда слаще и белее, чем курятина, поверь мне.

Жоан Портела кривит рот:

— С голодухи сожрешь что угодно, даже мышь. Кто ж в этом сомневается! Да только едва начался голод, сбежали даже мыши и прочая нечисть.

Старик пожимает плечами. Будь у него подходящее настроение, да если б дело того стоило, он бы не преминул доказать, что люди уже давно едят мышей и что в этом теперь нет ничего особенного. Тому, кто преодолел отвращение к подобной пище, не может, увы, принадлежать слава первооткрывателя. В рекламе какого-то яда, предназначенного для уничтожения грызунов в хлебных амбарах, он прочел, что в Китае во времена мандаринов бедняки утоляли голод, поедая мышей. («Интересно, каковы они на вкус? — недоверчиво спрашивал себя любопытный старик. — Если это полевые мыши, они хоть чистые. Но разве едят только полевок?») Теперь Анибалу вспомнился еще услышанный некогда от жителя Бенавенте рассказ о бесчисленных полчищах крыс, заполонивших улицы города во время наводнения. Старик сплюнул. Крысы несъедобны, мясо их ядовито. Крысиный укус хуже выстрела солью. Там, где зубы их вонзятся в кожу, рана никогда не заживет.

Но об этом, как и о многом другом, старый Анибал предпочитает умалчивать. Он идет мрачный, низко надвинув шляпу на лоб; ему все ясно — и ладно. Тем не менее стоит ему по едва уловимым признакам почуять дичь, как все воспоминания и случаи из истории в мгновение ока улетучиваются из его головы. Пальцы сами тянутся к курку, и легким, решительным шагом он направляется к зарослям кустарника.

— Тс-с, тише, — шепчет Анибал своему спутнику. — Тише.

Наступает ответственная минута. Анибал выслеживает дичь. Он разглядывает следы куропатки, прислушивается к хрусту ветвей, смотрит направо, налево… Словом, идет по следу.

Жоан Портела уже тут как тут, рядом со стариком; с занесенной для удара палкой он тоже готов к нападению на куропаток. А его товарищ, пристально вглядываясь в точки и стежки, оставленные птицей в пыли, бормочет:

— Тс-с, тише…

Не теряя времени даром, он исследует окрестности, определяет силу и направление ветра, чтобы поточнее разгадать следы. По размерам и глубине птичьих следов он догадывается, что куропатки молоды, но по расстоянию между следами видит, что, несмотря на молодость, птицы уже достаточно сильны и могут пролететь большое расстояние.

— Теперь нам удастся настичь их лишь за оливковой рощицей, — говорит Портела. И, вытянув шею, издает несколько хриплых звуков, словно призывая кого-то: — Кок, кок, коро… кок, кок, коро…

Он старательно подражает голосу куропаток, но никто не откликается.

— Гм… — Старик определяет направление ветра. — Дай-то бог, чтобы я ошибся, но, сдается мне, не скоро мы тут что-нибудь подстрелим.

— Вот и мне так кажется, дядя Анибал. В этих местах, верно, побывало много охотников, они и спугнули дичь, как я полагаю. Мы окончательно убедимся в этом, придя в Лавре.

XIII

Анибал закидывает ружье за плечо. Он, кажется, не очень-то поверил в слова товарища и на каждом шагу озирается по сторонам: ему всюду чудятся куропатки. Если в этих краях действительно так трудно подстрелить птицу, это верное доказательство тому, что она спасается бегством или что кто-то недавно здесь побывал. Кто-то — это охотники или голодающие крестьяне. Жоан Портела придерживается иного мнения. Он утверждает, будто бы в Лавре есть работа и именно потому дороги туда лишены всякой живности, так по крайней мере сказал ему повстречавшийся по пути батрак из Сантаны.