Гость из Альтрурии

— Само название нашей страны говорит о том, что войн мы не ведем. Во времена Эволюции наша страна занимала пропорционально то же положение по отношению к остальному континенту, какое занимают Северо-Американские Соединенные Штаты по отношению к вашему континенту. Эгоистические государства к северу и к югу от нашей страны образовали оборонительно-наступательный союз против нас, с целью задушить новое альтруистическое содружество, и объявили нам войну. Но на границе их встретило все население Альтрурии; люди были вооружены и весьма воинственно настроены — это у них осталось от недавних дней конкуренции и монополии, когда войны следовали одна за другой. Оказавшись перед лицом столь внушительной силы, соседи наши сочли за лучшее вступить в переговоры и впредь уж не беспокоили нас. Позднее, насмотревшись на нашу цивилизацию, они и вовсе решили соединить с нами свою судьбу — и политически и экономически. В настоящее время весь наш континент придерживается альтрурианских воззрений.

Систему береговой обороны мы сохраняли долго, но и ее уже достаточно давно упразднили, потому что верим в то, что в стране, где жизнь каждого гражданина является залогом ее безопасности, не страшен внешний враг.

В этом, так же и как во всех других отношениях, мы считаем себя верными последователями Иисуса Христа. Мы стараемся во всем следовать его учению, так же, как следовал ему Он. У нас есть определенные ритуалы, но нет определенного вероучения, и наши религиозные расхождения носят чаще эстетический характер, иногда сказывается несхожесть темпераментов. Что же касается сути вероучения и богословия — тут мы все согласны. У нас нет твердой терминологии, так как мы — да и не только в этом случае — боимся облекать что-либо в слова, чтобы, сосредоточившись на них, не забыть о предмете. Мы ценим все подлинное и потому предпочитаем судить о человеке не по его устным изъявлениям, а по его жизни — только так мы можем убедиться в его истинной религиозности.

Во время моего пребывания в вашей стране меня не раз спрашивали, в чем же истоки нашей сострадательности, отзывчивости, человеколюбия, милосердия, если нам неведомы не только нужда или страх перед ней, но даже экономическое неравенство. Наверное, постоянные невзгоды, которые приносят вам экономическое неравенство и нужда — или страх перед нуждой, — причина тому, что вы невольно ищете источник печали в этом направлении. Но, скажите, случалось ли вам когда-нибудь наблюдать более чуткое сострадание и нежную отзывчивость, более теплое человеколюбие и ангельское терпение, чем те, что проявляются в семье, где у всех всего поровну и никому не грозит нужда, пока у остальных есть чем поделиться. Еще раз повторяю, Альтрурия — это одна большая семья, и, поскольку все мы смертны, никто из нас не застрахован от возвышенной печали, уготованной людям Господом и столь не схожей с мелочными горестями, которые они создают себе сами. Болезни и смерть требуют от окружающих высокой бескорыстной любви, и те, кто стремится посвятить свою жизнь служению ближним, могут делать свое благородное дело, необремененные заботами и даже обязанностями, которые держат человека в своих тисках там, где каждый прежде всего должен думать о себе и о своих близких. О, поверьте мне, поверьте! Вам не познать чудесного восторга самопожертвования, если в вашей душе гнездится страх, как бы не принести заодно в жертву кого-то из близких. Вы не можете свободно — как мы — отдать себя служению страждущим, потому что в первую очередь вы должны заботиться о членах своей семьи.

— Есть одна вещь, — продолжал он, — к которой я даже не знаю как подойти.

Тут мы снова навострили уши. Я постарался взять себя в руки и не реагировать на возможные оскорбления, хоть меня так и передернуло, когда банкир бодро выкрикнул:

— Говорите все что хотите, мистер Гомос. Я, например, охотно послушаю все, что вы имеете сказать.

Но то, что мы услышали от альтрурца, было уж совсем неожиданно.