Гость из бездны (сборник)

— Конечно, не Нестеров и не Лозовой.

— Ты считаешь их обоих неспособными к логическим выводам?

— Отнюдь нет. Но со стороны всегда виднее. Оба говорили мне, что весь отряд «влюбился» в Михайлова. И они сами были «влюблены» в него. Вот поэтому-то они и не заметили очевидных неувязок.

— Несмотря на то что многий факты, в их же изложении, говорят не в пользу Михайлова?

— Да, несмотря на это. Только бывший педагог и секретарь райкома комсомола (им был до войны Лозовой), люди глубоко гражданские, могли так легко поверить, что немцы не сумели в течение почти тридцати минут справиться с одним человеком при наличии у них минометов и артиллерии.

— А как же с двумя другими случаями, когда Михайлов оставался прикрывать отход и успешно справлялся с задачей?

— К сожалению, я не догадался спросить, сколько времени выполнял он эти задачи.

— Значит, инсценировка, так я тебя понял?

— Выходит, так.

Полковник с минуту размышлял.

— По существу мне возразить нечего, — сказал он. — Хотя твоя версия кажется мне ошибочной. Я не буду напоминать о том, что Михаилов искал смерти. Ты это и сам хорошо помнишь. Но твое восклицание в самом начале нашего разговора «прекрасно!», видимо, следует понимать так, что дальнейшее следствие надо передать в Госбезопасность?

— Да!

— А к чему оно, если Михайлов мертв? — На этот раз полковник посмотрел на Афонина, не скрывая насмешки. — Не является ли эта весьма остроумная версия результатом твоего стремления избавиться от этого дела?

Афонина передернуло. Круглов не подал вида, что заметил.

— Я прекрасно понимаю, что мое предположение, — Афонин не сказал «версия», — шатко и можно найти веские возражения. Но иначе я не могу объяснить историю боя Михайлова с батальоном карателей.

— На мой вопрос ты не ответил, — констатировал Круглов. — Госбезопасность откажется от расследования, раз объект мертв.

— Если он мертв, — как бы поправил полковника Афонин.

— То есть как это «если»? Нестеров узнал Михайлова по фотографии.

— Фотография, снятая с мертвого… Похожие люди встречаются более часто, чем принято думать.

— Ты это серьезно, Олег Григорьевич?

— За это говорят факты, — уклончиво ответил капитан.

— Отсутствие фотографий и бумаг?

— Именно.

— Кто был человек, застрелившийся в гостинице?

Афонин молча пожал плечами.

В кабинете снова наступило молчание. На этот раз оно было продолжительным.

Полковник Круглов задумался, явно ошеломленный неожиданным поворотом дела. Афонин тоже думал — о том, что построенное нм здание предположений и догадок воздвигнуто на песке. Один толчок — и все рухнет, как карточный домик. А таким толчком станет все тот же неопровержимый довод — поведение Михайлова в партизанских боях, с очевидностью доказывающее ненависть к оккупантам, безумную смелость и полное пренебрежение к собственной жизни. Никакой вражеский агент не мог вести себя подобным образом, тем более агент, ценный для немцев. Это ни с чем несообразно. А ведь это было так. Особенностей характера и мышления Лозового немцы знать никак не могли. Психологический трюк? Как будто единственное объяснение. Но такой трюк чрезмерно рискован и, как сказал Круглову сам же Афонин, только случайно увенчался успехом, на что гестапо не могло рассчитывать. А с другой стороны, все, буквально все говорит за связь Михайлова с немцами. Вот и разберись в этой путанице.

Афонину казалось, что выдвинутая им версия единственно возможная, чтобы как-то объяснить все эти противоречия. Но и тут было одно, весьма существенное «но», ускользнувшее пока что от внимания полковника Круглова. Это «но» заключалось в телефонном звонке Михайлова Лозовому. Как бы ни был человек, приехавший в Москву под именем Михайлова, похож на него, он не мог надеяться обмануть Лозового, который, конечно, хорошо помнил настоящего Михайлова. Возможно, конечно, что звонок был только уловкой, а на самом деле этот человек и не думал встречаться с Лозовым лицом к лицу. Все это так, но версия все же не могла объяснить главного — поведения Михайлова в отряде. Этот пункт по-прежнему оставался загадочным.

Полковник неожиданно хлопнул ладонью по столу. Афонин вздрогнул.

— Вот так! — сказал Круглой. — Согласен я с тобой, Олег Григорьевич, или не согласен, твое предположение нельзя оставить без внимания. Мы свяжемся с Госбезопасностью и проконсультируемся с ними. Если это верно и человек, приехавший под именем Михайлова, был убит, чтобы обеспечить настоящему Михайлову свободу действий, то это дело перейдет к ним. Но нам надо сделать все, что в наших силах, в частности доказать факт убийства, а не самоубийства. Зайди в наш научно-технический отдел. Они сами, кстати, просили прислать тебя к ним. Нужен отпечаток твоего сапога.

— Это зачем?