Гость из будущего. Том 2

Потому что в этот момент музыканты сделали небольшую паузу и Савелий Крамаров, который танцевал с Настей Вертинской, снял чёрные очки и пошёл в сторону нашего стола. И вдруг к нему выстроилась целая очередь поклонников. Кто-то просто хотел его похлопать по плечу, кто-то просил автограф, а одна настырная дама прижала Саву к своей объёмной груди и оставила на щеке огромный след от красной губной помады.

— У нас на Таганке некоторые поклонницы тоже бывают слишком импульсивны, — недовольно проворчал Владимир Высоцкий, который сейчас потанцевал с Ириной Губановой и также шёл к столу. — Кстати, Феллини, будете в Москве, могу сделать вам контрамарочку.

— Спасибо, Владимир Семёнович, — улыбнулся я, — я с Нонночкой обязательно приду, когда вы поставите Гамлета. Гул затих. Я вышел на подмостки. Прислонясь к дверному косяку, я ловлю в далеком отголоске, что случится на моем веку. Спросите товарища Любимова: «А не взяться ли нам за Вильяма нашего Шекспира?».

— Кстати, Гамлета с гитарой ещё никто не играл, — захихикала Нонна и прочитала ещё одно четверостишие из стихотворения Бориса Пастернака:

На меня наставлен сумрак ночи

Тысячью биноклей на оси.

Если только можно, Авва Отче,

Чашу эту мимо пронеси.

— А это мысль, — засмеялся Высоцкий. — Давайте за это выпьем.

— Но в пределах разумного, — буркнула Губанова, которая рассталась с актёром Гурзо как раз из-за пристрастия к «зелёному змию».

— Между прочим, Крамаров совсем не пьёт, и вот результат, — кивнул я в сторону актёра, на котором опять повисла какая-то посторонняя женщина.

* * *

Во вторник 7-го июля по просьбе Леонида Быкова я пришёл на киностудию к 9-и часам утра. Леонид Фёдорович попросил, чтобы я свежим незамыленным взглядом посмотрел на съёмку эпизода, где Зайчик и Наташа разговаривают по телефону. Точнее немного пьяненький Зайчик говорит в трубку телефон-автомата, а Наташа отвечает ему, сидя рядом на скамейке. «Сама ситуация вроде комичная, — сказал Быков, — но нет какой-то легкости, как-то не смешно. А надо чтобы зритель хохотал, как на твоей короткометражке».

«Хохотал, хохотал, — думал я, рассматривая декорацию трёхэтажного дома, которую возвели в кинопавильоне. — Чтобы народ хохотал, диалоги должны быть острые как бритва, без постороннего словесного мусора». И пока главный оператор Сергей Василич руководил осветителями, а гримёры укладывали последние мазки тонального крема на лица Леонида Быкова и Нонны Новосядловой, я полистал сценарий. Диалог главных героев был в целом неплох, если сравнивать с тем материалом, который будут писать сценаристы сериалов в следующем веке, но до уровня Гайдая текст явно не дотягивал. Воду из него требовалось выжать, а комичного абсурда добавить.

— Что, переписал текст? — спросил через десять минут Леонид Быков.

— Переписал, — кивнул я. — Вы тут в оригинале три раза спрашиваете, хорошо ли вас слышит Наташа, а это стопроцентный брак. А у Наташи вообще все фразы унылые как у воблы вяленной.

— Молодец, — хитро улыбнулся Быков, — не зря я тебя позвал. Нонночка, держи новый текст.

Тут в павильон впорхнула Нонна в белых брючках и бежевом свитере и, взяв мои бумаги, защебетала:

— Совсем другое дело. А то в старом сценарии я была какая-то размазня. Кто молодец, что посоветовал позвать Феллини?

— Так вы сговорились? — догадался я, видя хитрые и довольные лица актёров. — Ладно, репетируйте, схожу в кафе. Василич, без меня не начинайте!

— Топай-топай, стажёр-практикант, — хохотнул главный оператор Сергей Иванов и опять стал командовать осветителями, так как по сценарию на улице была ночь, и на актёров требовалось направить точечные источники света, что довольно непросто.

А в кафе же, как всегда решались творческие вопросы глобального значения. То тут, то там обсуждались новые сплетни, и всё чаще разговор шёл о надвигающемся Первом всесоюзном кинофестивале. Кстати, до этого первого фестиваля съезд лучших работников кино проходил уже трижды: в Москве, в Киеве и в Минске, но на регулярной основе его решено было устраивать только сейчас.

— Феллини, кто получит главный приз: «Живые мёртвые», «Тишина» или наш ленфильмовский «Гамлет»? — окрикнул меня Женя Татарский, который пил кофе с Алексеем Германом и двумя неизвестными мне юными актрисами.

— Все фильмы достойны, — ответил я обтекаемо, чтобы меня не втянули в напрасный и бесполезный спор. — Но лично для меня показатель силы кинопроизведения в том, если оно будет востребовано и актуально спустя десятилетия.

— «Гамлет» вечен, — прорычал Герман. — А Григорий Козинцев — гений.

— Тогда почему на просмотр нашего «Гамлета» чуть ли не в принудительном порядке ведут школьников, половина которых в кинотеатре спит? — завёлся я. — А рядом люди штурмуют кассу на «Парижские тайны».

— Потому что твои «Парижские тайны» для средних умов, а «Гамлет» — это для избранных, — отмахнулся Алексей Герман.

— Гений тем и отличается от среднего ума, что его киноязык и его работа понятны любому человеку, — заметил я и с кружкой кофе поспешил перебраться подальше от Германа и Татарского.