— Значит, стою я вчера в очереди за кружечкой кофе. И народ вокруг весёлый, расслабленный и возбуждённый от того, что в кассе выдали деньжата. Как вдруг подбегает ко мне Иосиф Ефимович Хейфиц и начинает реветь, грубо выражаясь по матери. У меня уши просто повяли. Потом оказалось, что товарища режиссёра не пустили в просмотровый кинозал, заставили его, бедолагу, полминуты потерпеть в коридоре, потому что там по шестому разу крутили мою фильму.
— Для кого? — рыкнул директор.
— Для простых рядовых сотрудников киностудии и их многочисленных родственников, — хмыкнул я, когда мы подошли к ГУМу и людей, которые вползали в этот торговый муравейник, стало ещё больше. — Сработало сарафанное радио, Илья Николаевич, картина уже пошла в народ.
— Безобразие, — пробурчал он и, схватив меня за рукав пиджака, потащил в главный магазин страны.
А в ГУМе по трём линиям и трём этажам неслась необузданная людская лава, которая шумела, гудела и иногда смачно материлась. Кроме того люди стояли в длиннющих очередях. Кстати, самые пронырливые бегали из очереди в очередь, занимая места сразу в нескольких подобных самоорганизованных человеческих группах. А ещё с мостика третьего этажа я заметил презабавный большой плакат, который гласил, что телевизоров в 1965 году будет произведено в 4,6 раза больше, чем в 1958. «Идиотизм, — буркнул я себе под нос, — вы ещё напишите: на сколько их будет больше произведено, чем до 1913 года».
— Чёрт, — вдруг выругался разочарованный директор киностудии, выскочив из магазина грампластинок, — выбросили какой-то дефицит и к прилавку просто не пробиться.
— Учитесь, Илья Николаевич, как надо работать, пока я жив, — усмехнулся я и, вынув из внутреннего кармана синюю корочку «Ленфильма», сам ринулся в магазин. — Спокойно, товарищи! — заголосил я, нагло расталкивая людей и размахивая корочками. — Работает московская милиция, будем изымать контрабандный товар! Свидетелей попрошу не расходиться! После изъятия контрафакта придётся проехаться с нами на Петровку 38, это много времени не займёт!
— Сколько? — поинтересовался какой-то мужичок, обвешанный сумками.
— Часа два-три, — буркнул я.
— Может быть, пять! — крикнул из-за моей спины товарищ Киселёв, также размахивая синей корочкой.
И людское столпотворение мгновенно стало рассасываться в разные стороны. Желающих провести пять драгоценных субботних часов в милиции не было практически ни одного.
— Правильно, так их спекулянтов! — пискнул лишь один какой-то дядя, который полез к прилавку вместе с нами. — Разворовали страну! Сталина на вас не хватает!
Однако ретивого гражданина дёрнула за плечо какая-то мощная и крупная женщина и за шиворот без лишних разговоров вытащила в коридор. А когда примерно через полминуты я и Илья Николаевич добрались до пластинок, моя нижняя челюсть медленно опустилась вниз, потому что на полке в самом центре стоял новенький миньон фирмы «Мелодия» с песнями из кинофильма «Зайчик».
— Это что за Дунька Распердяева? — пролепетал директор киностудии. — Я спрашиваю, что это такое⁈ — рявкнул Илья Николаевич.
— Пластинки, — буркнул я.
— Я вижу, что не мартеновская печь! — заорал он. — Я говорю, это что такое⁈ Как это называется⁈
— Спокойно, товарищи милиционеры, у нас все документы в порядке, — перепугалась продавщица музыкального отдела. — Эту партию пластинок привезли только сегодня утром, песни из кинокомедии «Зайчик». Кстати, практически всё уже раскупили. Я и сама себе одну взяла.
— Ясно, — козырнул я, приложив руку к пустой голове. — Ошибочка вышла, гражданочка, извините. Нам просигнализировали, что здесь продаётся «Битлз», музыка, которая растлевает нашу прогрессивную молодёжь. Кстати, дайте одну пластинку «Зайчика» на экспертизу, и выпишите счёт, чтобы всё было по закону.
— И мне дайте на экспертизу вон ту пластинку со сказками, — пробормотал Илья Николаевич, держась за сердце.
Примерно к пяти часам дня я, весело насвистывая «Королеву красоты», наконец-то добрался до училища имени Бориса Щукина. Можно было прийти и на два часа раньше, но, во-первых, с товарищем Киселёвым мы съездили в редакцию газеты «Известия», где наш директор переговорил с Алексеем Аджубеем. И Аджубей, зять первого секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущёва, уверил, что если в моей короткометражке нет идеологической диверсии, то обязательно поможет выпустить её в прокат. Кстати, мне по этому поводу вспомнилась старинная поговорка: «Не имей сто друзей, а женись как Аджубей». Хотя близость к первому лицу государства скоро главному редактору «Известий» выйдет боком. Зато появится новая народная мудрость: «Не имей сто баранов, а женись как Чурбанов».