Я мысленно объяснил необыкновенными очками произведенное на меня гостем впечатление и пригласил его сесть.
Положив на стол толстую рукопись, он посмотрел на меня с ласковой улыбкой и, конечно, заметил легкий испуг в моих глазах, может быть, даже понял, что мне приходится читать уж слишком много рукописей и я побаиваюсь их…
— Нет, это не для литконсультации и не для печати, — сказал он.
Я вопросительно посмотрел на него.
— Я знаю, что преждевременно еще говорить о реальном межпланетном полете, о возможном составе экипажа… Хотя, может быть, вам уже досаждают просьбами. И все же мне хочется уже сейчас заручиться поддержкой вашей секции.
Передо мной стоял не юноша, с ним нельзя было пошутить, нельзя было посоветовать ему изучать области наук, которые понадобятся когда-нибудь астронавту.
Непостижимым путем он понял меня и сказал, что он не астронавт, не геолог, не врач, не инженер, хотя… — он чуть задержал дыхание — хотя и мог бы быть каждым из них. Но все же он рассчитывает на поддержку, хочет быть уверен, что будет включен в состав экипажа первого же корабля, который полетит на Марс, ибо каждый имеет право на… возвращение.
Мне стало не по себе. Вспомнилось, как в 1940 году я читал письмо заведующего универмагом в городе Свердловске, просившего помочь ему вернуться… тоже на Марс! Говорят, во всех других отношениях работник торговли был вполне нормальным человеком.
Посетитель улыбнулся. В глазах его я прочел, что он опять все понял.
Черт возьми! Может быть, и в самом деле у них на Марсе разреженная атмосфера и там давно отказались от передачи мысли при помощи звуковых волн, то есть сотрясением воздуха. Я поймал себя на том, что не только он, но и я угадываю его мысли… Легче всего было счесть его больным…
— Да, — сказал посетитель. — Первое время я попадал в сумасшедший дом, пока не понял, что бесполезно убеждать людей.
Я размышлял, не его ли письмо я читал когда-то, еще до войны…
Посетитель указал на рукопись:
— Я мог бы написать на русском или английском, французском или голландском, по-немецки, по-китайски или по-японски, пользуясь одной из принятых на Земле письменностей…
Стараясь быть учтивым, я развернул рукопись и нахмурился, увидев испещренную странными знаками страницу. Что это? Мистификация! Или болезненный симптом?
— Невозможно разумному существу, — продолжал гость, — каково бы оно ни было, придумать в одиночестве неведомый язык со всей его выразительностью и гибкостью, передающий мысли и чувства, даже не вполне понятные людям, невозможно разумному существу в том же одиночестве изобрести письменность для записи всех богатств такого языка. Вы поймете, что написать эту рукопись мог лишь представитель действительно существующего, далекого, древнего, мудрого племени в суровом мире увядания…
— Но как это прочесть! — не выдержал я и тотчас увидел за чудесными очками ласковое участие:
— В последнее столетие культура на Земле развивалась взрывоподобно. Пройден путь от осознания закона сохранения энергии до использования энергии вещества, от идолопоклонства до создания машин, умножающих силу мозга, заменяющих его в определенных функциях. Я счастлив, что могу считать себя современником расцвета этой культуры на щедрой и юной планете, которая, обладая достаточной массой, не теряет ни атмосферы, ни воды, и которую никогда не ждет увядание.
— И вы думаете, — уже понял я собеседника, — что электронные вычислительные машины смогут расшифровать рукопись?
— Ваши машины прочтут рукопись и вы поймете, кем она написана.
Я уже почти понял, я готов был понять, кем она написана! Я ощущал нелепость или необычность положения, у меня даже дрожали руки. Кто заинтересуется этой встречей: весь мир или только несколько психиатров?
Через выпуклый хрусталь очков на меня смотрели передающие и читающие мысли глаза. Разве возможна с ними ложь или двоедушие, ханжество или лицемерие!..
Мы расстались с моим посетителем, договорившись встретиться в этой же самой комнате ровно через полгода…
Ну, а потом… потом я отправился в плавание на «Георгии Седове», много месяцев вы видите меня в этой кают-компании.
— Постойте! — почти возмущенно сказал штурман Нетаев, подняв свои светлые, расширившиеся сейчас глаза. — А как же рукопись?
В кают-компании зашумели.
— Рассказы о сумасшедших всегда чем-то занимательны, — заметил кто-то.
Нетаев гневно обернулся к говорившему.
— Я думаю, рассказ не окончен, — сказал капитан и выжидательно посмотрел на меня.
— Пожалуй… не окончен, — согласился я. — Ведь я еще встречусь с ним…
— А рукопись у вас? Ее можно посмотреть? — оживился Нетаев.