Гостеприимная Арктика

По сравнению с дрейфующим судном, дрейфующая санная партия обладает не только преимуществами «внутренних стратегических путей», но и свободой передвижения. В феврале каждого года эта партия может покинуть зону пака и выйти на берег всюду, где только пожелает. Начав дрейф в 200 милях к северу от нашего теперешнего местонахождения, мы могли через год оказаться к западу от о. Врангеля и в 100–200 милях к северу от пути «Жаннетты». Затем с февраля по апрель мы могли бы совершить путешествие по льдам и к началу мая выйти на побережье возле устья Колымы или Лены. Этот план был основан на предположении, что льды дрейфуют на запад приблизительно параллельно пути «Карлука», «Жаннетты» и «Фрама». Но если бы такого дрейфа не оказалось, мы могли выйти на побережье Аляски; если же оказалось бы, что дрейф происходит к северу или к северо-востоку, то мы могли выйти на Землю Бэнкса, остров Принца Патрика, остров Бордэн или даже на побережье Гренландии.

Первоначально я намеревался возвратиться на родину, опубликовать отчет о результатах теперешней экспедиции и затем организовать новую экспедицию специально с целью подобного дрейфа. Но когда оказалось, что мы вынуждены задержаться в Арктике еще на год, я решил теперь же осуществить проект дрейфа, так как мы могли это сделать при сравнительно небольшой затрате времени и средств. Для участия в самом дрейфе мне требовалась партия не более чем в 5 человек; остальные могли остаться на корабле, с тем, чтобы будущим летом вернуться на родину.

Хотя проектируемое мною путешествие было одним из самых интересных предприятий нашей экспедиции, мне придется изложить историю приготовлений к нему лишь вкратце. Как только лед достаточно окреп для санных путешествий, Стуркерсон, и я отправились с несколькими упряжками на восток вдоль побережья. Стуркерсону я поручил закупить припасы и снаряжение на о. Гершеля и доставить их на о. Бартер, где остальные наши люди усердно работали всю зиму, приготовляя все необходимое для предстоявшего дрейфа. Сам я направился в район дельты р. Маккензи, где мне удалось закупить хороших собак и нанять нескольких эскимосов. Все шло превосходно до начала января, когда я выехал обратно на о. Гершеля. Однако мои блестящие перспективы неожиданно померкли. В те годы, когда мы были изолированы от остального человечества, никто из нас не страдал от инфекционных заболеваний. Но в течение последней осени, посещая поселки белых людей и эскимосов, мы неоднократно заражались простудными болезнями. Во время пребывания в районе р. Маккензи, остановившись в доме одного местного жителя, я почувствовал себя нездоровым. На пути к о. Гершеля у меня, вероятно, уже был жар около 40°. В течение 4 дней я еще оставался на ногах, но затем сопровождавший меня эскимос вынужден был завернуть меня в одеяло и везти на санях.

На о. Гершеля меня приютили в бараке, где за мной всячески ухаживали все местные жители, как белые, так и эскимосы. Сначала ни я, ни окружающие не знали, насколько серьезна моя болезнь, и я не представлял себе, чтобы она могла помешать мне участвовать в предстоявшем ледовом путешествии; но, чтобы из-за нее не получилось у нас задержки, я вызвал к себе Стуркерсона и совещался с ним о необходимых изменениях нашего плана.

Через 2 недели я начал поправляться и был убежден, что дней через пять смогу выехать с о. Гершеля, а потому послал Стуркерсона на о. Бартер с приказанием приготовиться к выступлению в путешествие. Но едва Стуркерсон уехал, как у меня начался сильный озноб, и температура поднялась выше 40°. Только тогда выяснилось, что перед этим я перенес брюшной тиф, и что теперь у меня начиналось воспаление легких (впоследствии оно осложнилось сильным плевритом с двумя рецидивами).

В феврале я понял, что если и выздоровею, то лишь через несколько недель или даже месяцев. Тогда я послал Стуркерсону письмо, в котором поручал ему принять на себя командование весенней исследовательской экспедицией и совершить ледовый дрейф согласно моему проекту.

Тот, кто серьезно заболевает на дальнем севере, оказывается в очень своеобразных условиях. Ухаживавшие за мною лица, при всех своих добрых намерениях, очень мало смыслили в медицине и лечили меня по устаревшим медицинским книгам. Пока не знали, что я был болен брюшным тифом, мне разрешали есть все. Но когда выяснилось, что брюшной тиф у меня был и прошел, меня задним числом перевели на традиционную молочную диету. Я доказывал, что этот метод устарел и что в лучших госпиталях тифозным больным теперь разрешают есть что угодно и сколько угодно. Но самые убедительные мои доводы принимали за бред, что иногда приводило меня в ярость; иногда же комизм моего положения заставлял меня от души смеяться. Однако вскоре я убедился, что если такое питание будет продолжаться, то я умру от истощения или, по крайней мере, заболею цингой.