Гостеприимный кардинал

Через несколько метров, там, где заканчивается кафе и начинается дорога, я с беспокойством различаю еще одну стену из голов и спин. Это сидят чистильщики обуви, выстроившись в ряд на краешке тротуара, свесив ноги на дорогу, рядом с ними ящички с начищенными ручками, маленькими зеркалами и бронзовыми сверкающими украшениями. Наконец я принимаю смелое решение – выбираю две головы, чуть отделенные одна от другой, и хватаю своего пса, чтобы перенести между ними на руках. Только у меня это с огромным трудом получилось – кобель крупный и тяжелый, как медведь, – и я протащил его наполовину, как с разочарованием вижу, что зря старался, мы не можем спуститься: кафе намного выше улицы, а ступенек нет. Изнуренный, и все же размышляя, что делать, я ставлю собаку возле стола, по случайности единственного остававшегося свободным во всем кафе. Тотчас некий завсегдатай встает и протестует против этой моей – как он говорит – грубости: я поднял животное на стол. Он кричит и угрожает, что пойдет к мэру и подаст на меня жалобу. Я, не произнося ни звука, оставляю его надрывать горло. Устав кричать, он бежит в аптеку, где частенько бывает мэр, чтобы осуществить свою угрозу. Тем временем у меня получается воспользоваться путаницей и проходами, образованными в рядах стиснутых столиков после неожиданного ухода вспыльчивого завсегдатая, и я выхожу со своей собакой на улицу. Мы бегом пересекаем ее – впереди пес, за ним я, – и вот мы уже идем по тому же месту, откуда пришли. Мы проходим мимо пустой таверны, амбара с сеном, дома, обвитого плющом, и не встречаем ни души. Мы поворачиваем в первый переулок и останавливаемся у моста. Моя мать, облокотившись на перила, ждет меня.

«Где собака?» – кричу я ей, потому что не вижу собаки рядом.

«Я оставила ее привязанной к столу на площади. Она сама придет, как стемнеет и кафе опустеет», – отвечает мать рассеянно.

«Это неслыханно! Никогда раньше сука не оставалась с чужими», – говорю я, рассердившись. Ее невозмутимость действует мне на нервы. Я оставляю ее и возвращаюсь назад. В третий раз я сегодня иду той же дорогой, ведущей на площадь. Проходя мимо амбара, я вижу за ним маленький холмик. На нем кто-то в ослепительно белых одеждах беспокойно ходит вокруг дерева. Я вглядываюсь получше и узнаю мэра. Боже мой! Чего он туда забрался? А я представлял, как он – после обвинения, выдвинутого мне завсегдатаем кафе, – сидит в этот час в своем кабинете, составляет из напыщенных официальных фраз обвинение против меня, а его дочь за плечом штампует каждую исписанную страницу!

В это же время незнакомая женщина с распростертыми пухлыми руками поспешно поднимается на холм. Мэр видит ее и бежит навстречу; та тоже бежит и падает в его объятья.

Взволнованный этим неожиданным открытием, я продолжаю свой путь.

Сумасшедший

Мы идем по улочке с олеандрами. Я сумасшедший и знаю об этом. Меня сопровождает кассир компании Т., он мой медбрат. Он обнажил мою левую лопатку и, следуя моим указаниям, усиленно делает мне растирания и массаж, очень помогающие мне в моем состоянии. Я объясняю ему, какое благотворное воздействие оказывает на мой помутневший дух нажим на определенные мышцы и узлы в этой части моего тела. Это новый метод лечения, который я только что изобрел. Я говорю ему:

«Я исхожу из того факта, что любое изменение коры головного мозга, то есть каждый особый вид психического заболевания, влечет, соответственно, изменение определенной части тела душевнобольного или одного целого органа. Ясно, что успех данного лечения – оно использует простейшие средства, то есть массаж мышц и нажим на узлы, – зависит, во-первых, от точного определения части тела, зараженной душевным микробом, и, во-вторых, от нашей возможности достигнуть данной области. Мы не можем надеяться на многое, если психический недуг локализовался, допустим, во внутренностях, что хоть и в редчайших случаях, но случается. То есть, как и во всех результативных методах лечения, в этом методе область его применения не бесконечна. Однако ты должен признать, что она очень обширна».