Гости Анжелы Тересы

На мгновение он испугался, но она отшутилась, и он ей поверил.

Когда же он теперь возвращался в мыслях к происшедшему, его поразило, как легкомысленно он прошел мимо самых настоящих предупредительных сигналов и как раздул до проблемы свободы задачу, что так легко можно было решить чисто практическим путем.

«Так легко». Для скольких людей недостаток в жилой площади, в свободном пространстве, до сих пор является неразрешимой проблемой!

Внезапно он обнаружил, что сидит за столом и рисует; вот на бумаге появился дом, дом со стенами, свободно расширяющимися книзу. Тот белый дом в долине. Что значат все трагедии прошлого по сравнению с перенаселенностью настоящего, умершие по сравнению с живыми…

Его рука остановилась, не закончив линию. Что имел в виду доктор, когда говорил об осложнениях?

Нет телефона. Они никак не могут с ним связаться. Надо бежать в табачную лавочку и…

Нет, еще рано.

В шесть часов он вышел из дому, чтобы позвонить. Но когда дошел до табачной лавки, ноги сами понесли его дальше, и он оглянуться не успел, как увидел себя взбирающимся на склоны, мимо всех виноградников и пробковых дубов и высоких кактусов, и вот он опять перед монастырской стеной.

Ему стало неловко за свою назойливость, когда он постучал в ворота железной ящерицей, по своей природе рептилии казавшейся в руке очень холодной, но сестра-привратница с готовностью, не расспрашивая, открыла ему ворота, и он быстро зашагал по коридорам к палате Люсьен Мари, опасаясь только встречи с настоятельницей.

Люсьен Мари лежала печальная, рука у нее болела. Но она так обрадовалась, что он, презрев все запреты, явился к ней, что расцвела и как будто отодвинула от себя болезнь.

То же самое изо дня в день повторялось всю следующую неделю. Пенициллин делал свое дело, заражение крови было приостановлено, но оставалось еще воспаление сухожилий, никак не желавшее залечиваться. Воспаление было упорным и болезненным и могло оказаться опасным, но когда приходил он, все это каким-то образом отходило в сторону. Люсьен Мари побледнела и похудела, но больше не старалась казаться подчеркнуто бодрой, когда он показывался в дверях, и улыбка была естественной.

Монахиням пришлось примириться, что имелась еще одна лечащая сила, над которой они не были властны. Они больше не противились его посещениям, и бдительная сестра уже не сидела на стуле рядом с ее постелью, пока он был там.

Случалось, что после ночи со снотворным, не действовавшим па псе больше, Люсьен Мари обретала покой, когда он приходил. Тогда он сидел у открытого окна и смотрел на крону дерева с вечнозелеными листьями. В окно лился солнечный свет, минуты капали, не считанные, одна за другой, в покое, передававшемся от нее к нему, от него к ней. Для него ощущение было ново и неожиданно, он сам себе изумлялся, но это наполняло его тишиной и спокойствием.

Однако, когда он оставался один, на него нападал страх: а мог он надеяться на то, что все будет сделано, как положено? Не следовало ли ему взять Люсьен Мари, посадить в машину и, несмотря на ее температуру, отвезти в Барселону к специалисту-хирургу, или даже просто сесть в самолет и полететь с ней в Париж?

15. История I о всемирном менторе

Однажды он отправился к доктору Стенрусу посоветоваться.

Из Сахары подули теперь теплые ветры, горные склоны зазеленели. Подснежники, оказавшиеся совсем не подснежниками, окаймляли все тропинки. На крутых склонах в полном разгаре были весенние полевые работы: загорелые худощавые мужчины в грубых синих рубахах, с черным поясом вокруг талии, пахали на мулах. И как только может здесь что-нибудь расти, на этих покрытых тонким слоем земли полях, на этой красной каменистой почве, да еще когда наступает великий летний зной?

Доктор Стенрус был опять на ногах, еще более юркий и подвижный, чем раньше Они уселись в солнечном уголке сада — еще был март, еще можно было сказать: о чудесное солнце, о друг бедняка. В Испании оно вскоре становилось врагом бедняка.

Вышла госпожа Стенрус и принесла им кофе со свежими шведскими булочками. Но от беспокойства за Люсьен Мари Давид едва мог глотать.

Доктор Стенрус отговорил его от каких-либо спасательных экспедиций. Испанский доктор производил впечатление опытного врача, а лечение воспаления оболочки сухожилия требовало терпения и времени.

Только потом Давиду пришло в голову, что такой совет доктор дал ему в рассеянности и спешке, чтобы, видимо, как можно скорее перейти к тому, что занимало его гораздо больше.

Дага взяла поднос и ушла в дом.

Туре Стенрус этого даже не заметил.

— У меня тут появился один грандиозный проект, — сказал он и начал в волнении ходить взад и вперед по каменной дорожке шагами, слишком большими для его коротеньких ножек. Волосы у него еще больше вздыбились. — Грандиозный проект. От него может зависеть будущее всего человечества.

Теперь Давид действительно раскрыл глаза. Сказать такое вполне серьезно…

Доктор Стенрус был доволен произведенным эффектом.