Гости из космоса (сборник)

Исполнилось мне восемнадцать лет. Может быть, другие меня еще девчонкой считали, но я себя первый раз в жизни взрослой почувствовала. Я должна была участвовать в выборах в Верховный Совет… И была очень горда, что меня на агитпункт помогать взяли.

Списки проверять… Может быть, кому это и скучно, а мне… Я за каждым именем старалась человека представить. Фамилии всякие, и простые и замысловатые, многие по нескольку раз встречались. Мне интересно стало, есть ли у кого такая же, как у меня, фамилия. Ведь у меня Грибовых родственников никого не было.

Посмотрела я и ахнула. Глазам не верю! Потом туманом их застлало, ничего прочитать не могу. Наконец, догадалась платком их вытереть.

Грибов! Давыд Александрович!

Как папа!..

А сердце у меня колотится, будто я стометровку пробежала.

Смотрю год рождения. 1901-й… Как у папы!.. И город, в котором он родился, – Киев!..

Я плакать.

Тут девушка-агитатор, которая на квартиру к Грибовым ходила, рассказала мне, что Грибов этот женат… Значит, на чужой женщине женился!.. И что сын у них есть взрослый, ее сын, и тоже голосовать должен!

Как же так? Он меня в Ялте встречал, по берегу мы ходили, сливы ели, как сейчас помню… я у него на коленях спала, он м о й папа, самый лучший, самый сильный, самый добрый!.. Как же он мог, если жив остался, меня в детдоме не найти, с другой семьей жить и обо мне не вспомнить!

Вот, поверьте мне, то, что я в следующую ночь пережила, подушку с обеих сторон слезами вымочив, было страшнее всего, что я помнила… страшнее моря.

Не мог так мой папа поступить, а по списку это он был!

С опухшими красными глазами пришла я на агитпункт и попросилась на букву «г» списки проверять.

Сидела и голову от списков оторвать боялась. Только когда фамилию называли чужую, я поднимала глаза.

Не пришел он в тот день… Агитаторша к нему на квартиру ходила, напоминала, что отметиться надо… А я не пошла с ней, гордая была…

На второй день я над тем же списком на букву «г» сидела и опять головы не поднимала, все боялась, что увижу его, большого, русокудрого, светлоглазого, веселого, как прежде, молодого… Иным ведь я его не представляла…

И чем больше я о нем думала, чем больше слезами сердце мое заливалось, тем больше теряла я веру в человека. Если даже он мог так поступить, то… И махнула я рукой на весь мир… По крайней мере так мне казалось.

– Грибов, Давыд Александрович. Отметьте, пожалуйста. Вот паспорт.

Голос какой-то чужой, незнакомый. Или я его совсем забыла?

Вскинула я голову и встретилась с его глазами, темными… Почему темными?

Передо мной стоял худощавый человек среднего роста, совсем не под косяк… с чужим, незнакомым лицом.

Не он!

– Что это, девушка, вы так улыбаетесь? – это он меня спросил.

А я почему-то ему руку жму.

– Да вы что это, девушка? Почему плачете?

А я говорю ему:

– Спасибо вам… – и паспорт отдаю, и снова благодарю.

Удивленный, он ушел и все оглядывался.

А для меня словно все иным стало вокруг. Что-то изменилось во мне… Я уже другой была, когда бюллетень опускала.

Я потом много думала – себя мне было жаль в ту страшную ночь, себя, оставленную в детдоме, забытую отцом, или е г о, большого, самого доброго, самого благородного, который не мог бы так поступить?

Мне стыдно было… Ведь все-таки лучше бы было, если бы он жив был!

Да, лучше! Но если б он жил, он был бы прежним, каким я его любила и люблю, до сих пор люблю, и нет на свете никого лучше его!

Я будто с ним повстречалась снова, снова будто у него на коленях головой лежала… и моря больше не боялась.

Я не знаю, как врачи это объяснят, только не стало у меня с тех пор моребоязни… Сначала я по реке на лодке стала кататься, а потом без всякого страха в Арктику поехала. И вот уже сколько лет здесь…

Марина кончила и снова зарделась.

– Я не знаю, почему все это рассказала… – оправдывалась она.

– И хорошо, что рассказала, – заметил капитан. – Иной раз в жизни многое и понятнее и легче будет, если с другими поделишься… Вот ведь как выборы в жизнь человека вошли! Это, пожалуй, поможет мне еще про выборы рассказать. Совсем другое… Да так и должно у нас быть.

И капитан рассказал про далекий северный берег, про старого охотника и знаменитого летчика, про полярную ночь…

Полярной ночью

Черное звездное небо обещало мороз.

«Замешкался я, – подумал Федот Иванович, глядя на Большую Медведицу, – дело к полудню идет. Ишь куда ковш запрокинуло. Ну, да ничего, успею…»

Старый охотник свистнул Таймыра, могучего широкогрудого пса, и стал прилаживать лыжи.

Дверь Федот Иванович запирать не стал, – а вдруг какой путник забредет? У печки заботливо оставлена вязанка дров – выброшенный морем плавник. Лампа заправлена керосином. В сенях на видном месте висит мороженый медвежий окорок – любому гостю доброе угощение.

– Песцы дверь не откроют, а человеку – хлеб да соль, – сказал вслух Федот Иванович.

Таймыр поднял умные глаза.

Старый охотник часто говорил с самим собой или с собакой – привык за годы одинокого житья-бытья: ведь после смерти жены он остался совсем один. Правда, есть у него сыновья. Бравые ребята. Только разбрелись они по всей стране…