Гостья из тьмы

Взгляд Матильды упал на старые письма, лежавшие на полу. Быстро просмотрев их, она с облегчением поняла, что это в основном письма друзей, с которыми Фин воевал, и деловая переписка с конезаводчиками и фермерами. Ей стало легче, она почти успокоилась решив, что ошиблась… а потом нашла письмо от Пег.

Затертое на сгибах до дыр, с расплывчатыми строчками, оно явно было написано перед смертью. Буквы плясали перед Матильдой, вбивая смысл в ее сознание, как гвозди в гроб.

«Дорогой сын!

Это, наверное, самое трудное письмо в моей жизни, но ты должен знать правду, и теперь, когда меня уже нет в живых, надеюсь, ты простишь меня за то, что я сделала. Во всем содеянном виновата только я. Отец не хотел этого делать, но судьба дала мне шанс, и я им воспользовалась.

Твоя мать сама была ребенком, когда дала тебе жизнь, и у вас с ней не было будущего. Она тяжело заболела после родов, и когда я взяла тебя на руки, то поняла, что никому тебя не отдам.

Я украла тебя, Фин. Увезла от этой несчастной бедняжки и дала все самое лучшее, что смогла. Мы переехали в Тасманию и взяли фамилию Макколи. Тебе не стоит искать никаких документов, сынок: бедная девочка считает, что ты умер при рождении. Бог да простит мне мою вину, но у нас с Бертом не могло быть детей, и когда я увидела тебя, то не смогла удержаться».

Матильда оцепенела от шока, а потом дикая ярость охватила ее. Она со всей силы хлопнула коробкой об пол. Та раскрылась, и из нее что-то выкатилось. Матильда увидела медальон на золотой цепочке и подняла его.

Пальцы нащупали застежку сбоку маленького золотого сердечка, и Матильда похолодела, увидев инициалы на задней стенке. Она щелкнула застежкой и всмотрелась в два крошечных лица в половинках сердечка. Ошибки быть не могло.

Пропажа медальона матери всегда казалась ей таинственной. Теперь он вернулся в Чурингу, чтобы наказать ее…

Матильда с трудом поднялась на ноги. Ребенок тянул тяжким грузом к земле.

– Это невозможно, – бормотала она в ужасе. – Это невозможно…

Тишина окружала ее. День померк в глазах. Ей казалось, что она снова слышит голос Пег Райли:

«Твой ребенок умер, дорогая… Твой ребенок умер, дорогая… Твой ребенок умер».

Матильда заткнула уши и выскочила из комнаты. Ноги несли ее туда, куда ей не хотелось идти, но она знала, что должна. Как в ночном кошмаре, брела она через двор к белой калитке на кладбище, мечтая проснуться от этого страшного сна и забыть его навсегда.

Бросившись на колени в сырую траву, Матильда уставилась на маленький мраморный крест, который заказала на первую прибыль от проданной шерсти. Дождь струями стекал по ее лицу, платье намокло и облепило, как ледяная кожа, но Матильда не воспринимала ничего. Только давно забытая детская молитва слетала с помертвевших губ:

«Святая Матерь Божья, блаженнейшая из женщин. Молись за мои грехи…»

Руки Матильды двигались быстро. Влажная земля тяжелыми комьями летела по сторонам. Вот наконец показался маленький, грубо сколоченный гроб.

«Фину двадцать четыре года. Фину двадцать четыре года«, – стучало у нее в голове.

Она ослепла от дождя и слез, стряхивая землю с крышки гроба, пытаясь подкопаться под деревянный ящик, который, казалось, не хочет отдавать хлюпающая грязь.

Матильда не обращала внимания на резкую боль в животе и сломанные, ободранные ногти. Она должна была увидеть то, что Пег и Альберт Райли похоронили на ее кладбище двадцать четыре года назад.

Скребок выскальзывал из окровавленных пальцев. Наконец с яростным криком Матильда откинула расколовшуюся крышку и посмотрела внутрь.

В гробу лежал завернутый в тряпки большой кирпич.

Матильда сидела в грязи с открытым гробом на коленях. Она оцепенела. Все умерло для нее. Если бы дождь смог смыть с нее страшный грех, который она совершила! Если бы она могла сейчас смешаться с грязью и исчезнуть навеки. Если бы она могла больше ничего в жизни не чувствовать и не помнить…

Но и этого ей было не дано. Страшная резкая боль пронзила Матильду и прошла по телу волной, вернув ее из транса. Опираясь на маленький гроб, она поднялась на ноги и с трудом двинулась к дому. Ее невинное дитя просилось на свет, и она ничего не могла сделать, чтобы помешать этому.