Гостинец из будущего

— Счел нужным предупредить, — сказал Марьяж. — Раз такое дело, нужно действовать сообща, господа.

— Надо было проследить, куда они пойдут, — произнес Люпис и рыгнул. — Пардон, само вырвалось. Проследить, стало быть, и там, на месте, применить контрмеры. Как с тем же полковником Скоробогатовым.

Тут следует добавить, что выражение «применить контрмеры» в жаргоне троицы имело значение применить к объекту неактивное воздействие путем внушения дестабилизирующих установок. Таким способом можно было сбить сердечный ритм объекта, резко повысить кровяное давление, отчего сосудики лопались ко всем чертям, вызвать грудную жабу, удушье и прочие тридцать три удовольствия. В результате объект весьма быстро и эффективно расправлялся с собою сам. Марьяж на такие пакости был мастер. Люпис с Тяпусом тоже умели, но куда им было до Марьяжа.

Впрочем, Попов был не простой объект. Уж наверняка Марьяж старался применить контрмеры, а когда не получилось — треснул Попова по башке, максимально одеревенев при этом. У другого бы башка раскололась, а Попову хоть бы хны. Марьяж же ушибся, да тут еще этот фраер залетный саданул по нему из пистолета, отщепив часть плоти.

Всё это промелькнуло в затуманенной «Жигулевским» голове Люписа, и он понял, что несправедлив к Марьяжу. Поэтому, икнув, он сказал следующее:

— Беру свои слова обратно. Одному там, конечно, было не справиться. Ты, Марьяж, все делал правильно. Хвалю. Гран мерси.

Марьяж приободрился.

— Домой Попов не пойдет, — продолжал Люпис. — Дом его пуст, но мы знаем, что у него есть семейство. Все это время Попов отсиживался в нейтральной яме, дозревал, но, судя по всему, еще не дозрел. Иначе бы уже вышел на хронотракт. Куда он, являясь главой семейства, рванет? Ясное дело — к семье. Надо искать, куда уехала Светлана Попова, а может и не надо. Шурфейс нашел в компьютерной памяти один адресок, где у Поповых свой домишко. Это рядом — Лыково. Вот туда первым делом и двинем. Но поначалу посетим еще один склад — армейский. Нужно, чтобы от Попова молекулы не осталось…

Шел десятый час вечера, уже наползали сумерки, чудесно пахло скошенной травой — Антон заметил сохнувшие валки, но самым замечательным в этом ухоженном местечке с островами густых кустов, близкими лесом и речкой, конечно же были соловьи. Эти кудесники высвистывали свои волшебные напевы со всех сторон. Такого Антон еще не слышал.

А воздух? Им невозможно было надышаться. А лягушки? Эти тоже трудились вовсю. От речки слабо тянуло сыростью. Вот бы где жить-то.

Остро запахло коровьей лепешкой, и Антон понял, что вляпался.

— Иди штиблеты-то помой, — посоветовала ему глазастая Зинаида, которая наконец-то отлепилась от Игоря и шла рядом с богатеньким Толяном.

Антон, засвистев, пошел к низкому берегу, спустился к воде. Вода была ласковая, теплая и пахла тиной.

Все остановились, ожидая его.

— Дыра-с, — заметил Буханкин, которого трясло, ибо выходил хмель.

— Очень мило, — возразила Ремизова, которая, напротив, чувствовала себя великолепно, после чего жеманно сказала: — Толянчик, ты бы не хотел здесь пришвартоваться? Прикупить домишко, то-сё?

— Корней пускать не будем, — басом отозвался Толян. — Ибо собственность в любой момент могут конфисковать. А самому предложить койко-место в тюряге. Нафига мне эта романтика?

— Правильно, за границей всегда было лучше, — сказал Буханкин, которому, разумеется, выгодно было спровадить опасного соперника куда угодно, лишь бы подальше.

— Меня с собой возьмешь, Толянчик? — интимно спросила Зинаида, прижавшись тугой грудью к руке Толяна. — За границу-то.

— Что-то вы меня, братцы, тово — совсем уж с родины выпихнули, — пробормотал Толян, на которого Зинаида действовала резко возбуждающе.

Вернулся Шепталов в обнимку со своим дипломатом. Наверное, и в нужник будет с ним шастать. Зинаида хотела было прицепиться, но передумала, а вместо этого сказала:

— Родина — это там, где нам хорошо. Это еще моя бабушка говорила.

— Твоя бабушка тоже была фарцовщица? — хладнокровно осведомился Антон.

======

— Ах ты, Господи, — воскликнула бабка Евдокия, увидев на пороге Игоря, потом вгляделась в его лицо, освещенное ввинченной над притолокой жиденькой лампочкой, и сказала осторожно, боясь обидеть: — Ты не выпивши?

Действительно, вид у Игоря был странноватый. Эта щетина на физиономии, мутноватый взгляд, щепка в волосах, которую бабка Евдокия разглядела своими цепкими глазками, небрежность в одежде. Она привыкла видеть Игоря опрятным, подтянутым, веселым. Одним словом, лёгким, а тут стоит на пороге этакая глыба, сопит и даже не улыбнется. Впрочем, нет, улыбнулся.

— Что вы, баба Дуня, — ответил Игорь. — Ни граммулечки.

Спиртным от него не пахло.

— Нагнись-ка, — попросила она, и когда он нагнулся, вынула из шевелюры черную щепку.

— Марьяж, — непонятно сказал он и сунул щепку в карман со словами: — Авось пригодится.

— А это что за люди? — спросила бабка Евдокия, кивнув на стоящих у калитки Толяна с компанией.

— Это со мной…

Света сразу уловила перемену в Игоре, но ничего не сказала. И без того досталось бедняге.