В 20.30 зазвонил телефон, и капитан Реутов не без ехидства сообщил, что некто Золотухин А.Г., Машин протеже, вместе с тремя лицами без документов, один из которых при оружии, доставлен в отделение милиции из некоего печально известного казино, где совместно с вышеуказанными лицами учинил пьяный дебош, с каковым фактом он, капитан Реутов, многоуважаемую госпожу Кибиткину сердечно и поздравляет.
— Задержанных зарегистрировали? — деловито спросила Маша.
— Нет еще, — ответил Реутов. — Золотухина же ты пасёшь.
— Умница, — похвалила Маша. — Целую в щечку. Подбрось их ко мне, всех четверых.
— Тут одной щечкой не отделаешься, — произнес Реутов голосом прожженного донжуана. — Задолжала ты мне, Марья Тимофеевна, ох задолжала. Секёшь намек?
— Экий ты крохобор, Реутов, — смеясь, сказала Маша. — Поди, уже долговую книгу завел? Хороший из тебя семьянин выйдет.
— Так вот и я про то же, — подхватил Реутов…
А в казино произошло следующее.
Когда выигрыш Ремизовой и Буханкина достиг ста тысяч долларов, Марьяж покинул заведение, направившись в квартиру Толяна. Без его помощи фарцовщики должны были весьма быстро «раздеться», и это входило в план отмщения. Так оно и случилось.
Система вдруг перестала работать, и за каких-то пятнадцать минут Ремизова с Буханкиным продули пятьдесят тысяч. Тут бы им и остановиться, но азарт, черт побери, азарт.
Мефодий, который, как держатель казино, нёс пусть незначительные (что такое сто тысяч долларов? — тьфу, пустяк), но все-таки убытки, приободрился и начал отпускать ядовитые реплики типа: «Что, молодые люди, фортуна повернулась тухесом?» Или: «Пожировали и будя». Или: «Песец подкрался незаметно».
Ремизова занервничала и быстро спустила еще тридцать тысяч, а потом и остальные двадцать.
После этого начала работать привычная для всяких злачных мест система мелких поощрений и крупных ошкурений.
На взятые у Толяна в долг пять тысяч Зинаида выиграла десять тысяч долларов, потом спустила их вкупе с теми, что заняла.
Окружающие, те, которые в игре не участвовали, раззадоривали попеременно делающих ставки Ремизову и Буханкина, утверждая, что таким мастерам вернуть проигрыш — раз плюнуть.
Толян тоже завелся и отслюнивал тысячи одну за другой, пока вдруг не оказалось, что тысячи-то тю-тю, нету больше ни единой.
— Что и требовалось доказать, — изрек по этому поводу Мефодий. — В азартные игры с государством, юные вы мои кореша, не играют.
— Ты, что ли, государство? — спросил Толян, глядя в пол.
— Именно, — подтвердил Мефодий. — Я и есть государство. Твоё родное, многострадальное государство.
— Тьфу на вас, — сказал Толян, по-прежнему не поднимая глаз. — Пошли отсюда, ребятишки.
И двинулся к дверям, сжимая пудовые кулаки. Ремизова, Буханкин и Антон последовали за ним.
— Дурак, — вдогонку ему почти ласково произнес Мефодий. — Молодой еще, потому и дурак. Раздавлю ведь, как клопа.
Толян молча повернулся и пошел на Мефодия.
— Бей его, — взвизгнул старый пузан, струхнув не на шутку. — Девку не трогать, остальных не жалей.
Откуда-то вдруг понабежали накачанные битюги, человек двадцать, плюнешь — попадешь в битюга. Паханы вмиг рассеялись, опасаясь ненароком получить по соплям, что могло бы пагубно отразиться на авторитете.
Буханкина вырубили первым же ударом, он улетел под стол с закусками и там притих. Ремизова, визжа, забилась в угол, потом бочком-бочком перебралась под стол к Буханкину.
Толян бился, как слон. Каждый его удар валил очередного битюга с ног. Антон, отбиваясь, использовал приемы джиу-джитсу. Очень мешал дипломат, но он не выпускал его из левой руки, порой нанося им удары по коленям и в пах. Однако силы были неравны, их прижали к стене.
— Прикрой, бросил Антон, и в то время как Толян замахал руками, работая за двоих, полез в дипломат. Выхватил СПП. Дважды выстрелил в потолок.
Свет вдруг погас, и всё дальнейшее происходило в кромешном мраке. Антон получил сильнейший удар в глаз и «поплыл». Его били, но он этого не чувствовал. Потом он очнулся от резкой боли, кто-то ударил его в живот и, азартно сопя, готовился повторить удар. Антон отступил в сторону. Мимо пронеслась жаркая, потная туша. Было нестерпимо больно, но он уже вновь был в строю с дипломатом в левой и пистолетом в правой руке. Ах, как хотелось разрядить магазин в этот гадюшник, чтобы покончить с этой накачанной шпаной разом, как хотелось, однако что-то останавливало. Не мог он стрелять в безоружных.
Поэтому Антон вновь выстрелил в потолок.
С грохотом опрокинулся стол, зазвенела, разбиваясь, посуда, захрустели под ногами осколки, вслед за чем вспыхнул свет.
В дверях и вдоль стен стояли омоновцы в камуфляжной форме, черных вязаных масках с дырками для глаз и рта и с автоматами, нацеленными на застывшую публику…