Гостиница «Сигма»

«Однако этот дурачок в самом деле надеется, что его бредовый опус получит у „Анитры“ первый приз, — мелькнуло у Фигля, когда он глянул на счастливое лицо Абора, вычерчивавшего на голубом листе какуюто замысловатую схему. — Пусть надеется. Чем бы дитя ни тешилось…»

— Ничего не приходит в голову, — сказал Абор и скомкал листок.

— И мне, — произнес Дон.

Дон Фигль понимал лучше Абора, что «Анитра» — создание безвременно ушедшего гения — отличается от своих электронных товарок так же, как победительница на конкурсе красоты выделяется из тысячной толпы стандартных девиц. Термоионная, с блуждающей запятой, она могла разрешить любую логическую задачу. Но как быть с задачей, перед которой логика пасует?..

— Так дело не пойдет, — решительно заявил Дон Фигль, вдавливая окурок сигареты в холм, давно успевший похоронить под собой пепельницу. — Прежде чем мы не определим главный признак гениальности, дело не сдвинется ни на шаг.

— Вот вся литература, какая у меня имеется…

— Вся эта макулатура, — перебил Дон Фигль, указав на груду книг, принесенных Абором и возвышавшихся посреди стола, — ничего по сути не объясняет.

— Нет, почему же…

— «Гений — это труд». Или: «Гений — это терпение». По-твоему, такое определение годится для «Анитры»? — сощурился Дон Фигль.

— Можно попробовать. Я, например, знаешь сколько трудился над «Элегиями»? Давай в самом деле запрограммируем…

— Чепуха. Если следовать подобному определению, то любой добросовестный мусорщик окажется гением. Это ясно и без помощи «Анитры».

Любопытная Луна, заглянувшая в насквозь прокуренную комнату, застала их измученными и озлобленными. Бросить дело на полдороге мешал охотничий азарт. Казалось разгадка гениальности вот-вот будет найдена, но в последний момент решение ускользало, добавляя лишь очередную порцию разочарования.

— Тут еще одна штука вклинилась, — сварливым голосом произнес Абор, лихорадочно перелистывая толстый фолиант в потрескавшемся переплете (почему-то человеческая гениальность трактовалась больше в старых книгах).

— Что еще за штука?

— Непроявленные гении.

— Непроявленные гении? Поди-ка выпей холодной воды, — посоветовал Дон. После автомобильной катастрофы Абор Исав заговаривался.

— Не веришь? — обиделся Абор. — Тут вот один автор пишет, что гении бывают проявленные и непроявленные.

— Вроде фотопленок, что ли?

Абор кисло улыбнулся, показывая, что ценит и понимает юмор приятеля.

— Проявленные гении — это те, которые проявили себя, — пояснил он. — Непроявленные — те, которые…

— Пошли ты своего автора знаешь куда?

— Тут высказываются довольно здравые мысли. Вот почитай, — протянул Исав книгу.

— Больше не могу. Ни строчки. А который век?

— Двадцать первый. — Исав дипломатично накинул пару веков.

— Двадцать первый, — вздохнул Дон Фигль, — со счетов не сбросишь. Прочти-ка вслух.

— Понимаешь, тут говорится, что о гении нужно судить не по тому, что он сделал, а по тому, что он мог бы сделать, если бы попал в подходящие условия.

— Забавно, — процедил Фигль.

— В качестве доказательства автор цитирует одного писателя…

— Старинного?

— Н…нет. Не очень.

— Имя?

— Марк Твен.

— Не слышал такого. Из молодых, наверно. Что же он пишет о непроявленных гениях, этот твой Марк Твен?

— У него действие происходит в раю.

— Что, что?

— Ну, действующие лица попадают на небо. Аллегория, — пояснил Исав.

— Ах, аллегория. И что же дальше?

— Двое попавших в рай разговаривают о тех, кто были великими на Земле. И выясняется, что те, которые считались при жизни великими, здесь низведены до общего уровня. Например, знаменитый Ричард Львиное Сердце работает на ринге — в полном соответствии со своими наклонностями. Король Генрих Восьмой превратился в актера. Он — трагик. Марк Твен замечает, что сцены, в которых он убивает людей, в высшей степени правдоподобны. Генрих Шестой торгует в киоске религиозной литературой. И так далее.

— При чем тут короли? На титулы «Анитре» в высшей степени начхать. Что он пишет о гениальности по существу, твой Марк… как его там?

— Есть и об этом. Где же… Ага, вот. Автор рассуждает о полководческом гении. И утверждает, что, скажем. Наполеон вовсе не был таким уж гениальным полководцем.

— Это уже интересно, — оживился Дон Фигль. — Чем же Марку Твену не угодил Наполеон?

— Да вот он тут пишет, что многие, по всей вероятности, были выше Наполеона.

— Даже многие? Кто же это?

— Их имена так и остались неизвестными, в этом вся штука. Это могли быть коновалы, башмачники, точильщики — словом, люди, которые никогда в жизни не держали в руках меча и не сделали ни единого выстрела. Понимаешь? В душе они были полководцами, но не имели возможности выявить свое призвание.

— Как же их раскрыть-то, непроявленных гениев? — Дон почесал в затылке. — И потом, зачем усложнять программу «Анитры»? А главное, к чему тебе излишняя конкуренция? Давай-ка мы уж займемся только проявленными гениями. Вроде тебя.

Дон Фигль подошел к окну и, распахнув его, высунулся по пояс и с наслаждением вдохнул. «Еще решат, что здесь пожар», — подумал Дон, наблюдая, как лениво вываливаются наружу толстые дымные слои.