Гостомысл

— Не хочу.

— Не хочешь вина? Странно! — сказал Харальд и отдал чарку Олаву. Тот моментально опустошил ее.

— Кто-то над нами решил поиздеваться, — сказал Готлиб и снова обратился к Милане. — Ключница, где золото и серебро?

— Про то мне неведомо, — сказала Милана.

— Вот я тебя на костре поджарю, сразу язык развяжется! — пригрозил Готлиб.

— Жалко будет ее, — сказал Харальд.

— Можете сжечь меня, но я ничего не смогу сказать, — проговорила Милана. — Я знаю только то, что перед тем как уйти в поход, князь приказал все золото и серебро собрать. Куда потом оно делось, мне неизвестно. Наверно, где-то его зарыли. А может, увезли в летний дворец вместе с Веселкой.

— Кто такая — Веселка? — спросил Готлиб.

— Это молодая княгиня, — сказала Милана.

— Она красивая? — спросил Готлиб.

— Очень красивая, — сказала Милана. — А люди, что прятали золото и серебро, ушли с князем в поход. Только князю и им известно, где спрятано княжеское добро.

— Пустая сокровищница врага всегда разочаровывает, но понятно, что всякий правитель предпримет меры, чтобы сокровища не достались победителю, —- сказал Готлиб.

— Тут и другого ценного добра достаточно, — согласился Харальд.

— Дай мне ключ от этой комнаты, — сказал Готлиб Милане.

Милана отстегнула от пояса и передала Готлибу ключ. Готлиб пристегнул ключ к своему поясу.

— Так будет надежнее, — сказал он и приказал: — Теперь пошли дальше.

Затем ключница отвела их в княжеские покои. Здесь Готлиб с недоумением уставился на простыни белого полотна.

— Почему белые? — спросил он, когда пришел в себя.

Олав передал вопрос Милане:

— А почему на постели простыни белые?

Милана удивилась не меньше данов и сказала:

— Так, потому что чистые!

— А где спал князь? — спросил Олав.

— Так вот же постель, — сказала Милана, показав рукой на постель.

— Но простыни — чистые? — сказал, не веря ее словам, Олав.

— Конечно, чистые, мы же их меняем каждую неделю. Или чаще, как княгиня скажет, — сказала Милана.

Олав перевел ее слова, и даны в растерянности молчали.

— В Европе у королей постельное белье меняют раз в полгода, — сказал Готлиб.

— Что-то это подозрительно... — сказал Харальд.

— Да, — сказал Готлиб. — Может, простыни пропитаны каким отравленным зельем...

Олав обратился к ключнице:

— Слишком часто меняете простыни. Нашему конунгу это подозрительно.

— Бедняги! — сказала Милана и неожиданно бросила жалостливый взгляд на конунга.

Немного подумав, обратилась к Олаву:

— Олав, ты бы, что ли, в баню сходил. Да и своего конунга сводил... А то воняет от вас, как от дохлых собак...

Новое слово ввергло Олава в затруднение. Это заметили Готлиб и Харальд.

— Олав, что она сказала?

Олав напряг лоб и проговорил:

— Она говорит, что мне надо сходить в какую-то «баню».

— А что такое «баня»? — спросил Готлиб.

— Что такое — «баня»? — спросил Олав Милану, с трудом выговаривая по-словенски слово «баня».

Милана изумилась:

— Как — что такое баня? Баня — это место, где люди моются, — сказала она.

— А, понимаю, баня это большой таз? — сказал Олав.

— Глупости! — не выдержала Милана. — Баня это избушка, где моются. Хотите покажу?

Олав сказал Готлибу:

— Она говорит что-то глупое: по ее словам, «баня» — это дом для мытья.

Харальд рассмеялся:

— Глупая баба! Разве для мытья необходим целый дом?

Готлиб задумчиво проговорил:

— Слышал я, что у римлян есть такие дворцы для мытья — термы. Но что бы у дикарей? Такого быть не может. К тому же всем известно, что часто мыться вредно для здоровья.

Готлиб в задумчивости прошелся по комнате и вдруг заметил небольшую дверцу.

— А там что? — остановился он около дверцы. Лицо его загорелось радостью, и он быстро спросил. — Может, там князь хранит золото?

— Вот именно что «золото», — с сарказмом проговорила Милана.

Харальд поспешил к двери. Осмотрев дверь, обратил внимание Готлиба:

— Замка не видно.

Милана заинтересовалась.

— А зачем тут замок?

— Ну, чтобы не украли добро из комнаты, — сказал Харальд и бросил на нее сожалеющий взгляд, словно она была больной.

— У нас не крадут, а потому мы дверей не запираем, — с гордой презрительностью проговорила Милана и толкнула дверь. — А из таких комнат и подавно.

Дверь открылась, и даны уставились на комнату в полном недоумении.

В комнате было пусто, только посредине стояло креслице с дырой посредине сиденья. На лавке у стены стояла деревянная кадка с водой, на крае которой висел ковш.

Странное креслице завладело вниманием данов.

Харальд с любопытством заглянул под креслице: горшка под ним не было, вместо горшка уходила в пол широкая труба.

— Что это? — изумленно спросил Готлиб, заглядывая в отверстие посредине креслица.

Милана тяжело вздохнула и проговорила, оборачиваясь к Олаву:

— Скажи своим олухам, что это отхожее место.

— Это «отхожее место», — смягчил ее слова Олав.

— А где ночной горшок? — спросил Готлиб.

Милана молча подошла к кадке с водой. Зачерпнула ковшом воду и поднесла к креслицу.

— Когда сделаешь свое дело, надо сделать вот так, — сказала она и плеснула воду в отверстие в креслице. — И все смывается, и запаха нет.

— Дикари! — презрительно сказал Готлиб, — Чего проще приказать рабам вынести горшок с содержимым.