Государь

Но когда титул государя стал передаваться по наследству, а не по выбору, наследники повели себя иначе, чем отцы, и, забыв о доблестных деяниях, вообразили, что роль государя состоит только в том, чтобы превосходить прочих в роскоши, сластолюбии и во всех других видах распущенности; так что государи стали внушать ненависть и, соответственно, испытывать страх, который толкал их к нанесению обид, откуда и рождалась тирания. Вскоре все это повело к переворотам, тайным сборищам и заговорам против государей, в которых участвовали отнюдь не самые слабые и робкие, а те, кто, превосходя других своим благородством, величием души и знатностью, не могли выносить позорных поступков государя. Большинство подчинялось влиянию этих могущественных людей, поднимало оружие против государя и, сбросив его, входило в подчинение к своим освободителям. Последние, возненавидев единоличный образ правления, составляли собственное правительство и поначалу, памятуя о временах тирании, руководствовались установленными законами и ставили общую пользу выше своего блага, тщательно следя за исполнением всех публичных и частных надобностей. Но когда власть переходила к их детям, которые не ведали переменчивости судьбы, никогда не испытывали зла и не хотели довольствоваться гражданским равенством, то они начинали потакать своей алчности, тщеславию, вершить насилие над женщинами, и таким образом правление оптиматов вырождалось в олигархию, враждебную всякой гражданственности. Через малое время их ожидала судьба тирана, потому что разочарованная их правлением толпа была готова пойти за любым возмутителем спокойствия; быстро находился кто-нибудь, кто свергал этих правителей с помощью большинства. Но так как память о единоличном государе и о творимых им несправедливостях была еще свежа, то, отменив правление меньшинства и не желая вернуться к правлению одного, люди обратились к народовластию, в котором ни государь, ни олигархия не могли играть никакой роли. Всякий режим пользуется поначалу некоторым уважением, поэтому и народное правление держалось какое-то время, но недолго, не дольше жизни установившего его поколения, поскольку совершался переход к произволу, не щадящему ни властей, ни частных лиц; всякий делает что хочет, и повседневно творится множество безобразий, поэтому по необходимости или по подсказке какого-нибудь доброжелателя, чтобы обуздать произвол, люди снова обращаются к единоличному правлению; отсюда начинается новый виток, который постепенно, по вышеуказанным причинам, снова ведет к произволу.

Таков круг, в котором вращаются все государства, меняя своих правителей и образы правления; но последние повторяются редко, потому что навряд ли какая-то республика сможет пережить несколько раз такие преобразования и сохранить при этом свою целостность. Скорее всего в ходе этих испытаний, из-за отсутствия умения и сил, она станет частью соседнего государства, обладающего лучшим устройством; если же этого не случится, такая республика будет обречена на вечную перемену указанных режимов.

Я замечу, что все эти образы правления пагубны, три полезных – вследствие недолговечности и три дурных – в силу их недостатков. Сознавая эту трудность, благоразумные законодатели, не отдавая предпочтения каждому из этих режимов в отдельности, выбрали один самый прочный и постоянный, соединяющий в себе достоинства всех трех, которые в нем дополняют друг друга, при этом в одном городе сосуществуют принципат, правление оптиматов и народовластие.

Среди тех, кто снискал себе славу подобными постановлениями, называют Ликурга, который в законах, принятых для Спарты, отвел долю и царю, и оптиматам, и народу, благодаря чему государство просуществовало более восьмисот лет, наслаждаясь покоем и восхваляя его имя. Противоположное случилось с Солоном, который установил законы в Афинах; введенное им народоправство было столь недолговечным, что еще при жизни законодателя его сменила тирания Писистрата; и хотя потомки последнего через сорок лет были изгнаны, так что в Афины снова вернулась свобода и восстановилось народное правление по образцу Солона, оно продержалось всего лишь сто лет, несмотря на многочисленные исправления законов, обуздывавшие дерзость грандов и распущенность толпы, не принятые Солоном в расчет. Тем не менее, поскольку в афинском устройстве недоставало преимуществ принципата и правления оптиматов, Афины продержались гораздо меньше по сравнению со Спартой.