Государь

– А смысл? Одно сожгу – два новых построят. Деревьев в лесу хватит. А то и вовсе сбегут, а мне люди нужны. Я им силу покажу. Свою и Бога нашего. Церковь построю, священника поставлю такого, что по-нашему говорит и опыт обращения имеет. Есть у меня такой на примете. И покрестятся мои смерды сами, без крови и принуждения.

– Считаешь, Владимир неправ был, когда народ киевский силой к Христу пригнал? – Добрыня недобро прищурился.

– То Киев, а то лесовики, – ответил Сергей Иванович. – Сильного не гнут, его ломают. А мелкого да слабого ломать не надо. Маленькому человеку что требуется? Чтоб не обижали его, чтоб сытно было и спокойно. Смерд – он как муравей. Ты ему приманку покажи сладкую, он сам к тебе придет. И тропу проложит. И другие смерды по той тропе побегут. А вот, если не муравей мне попадется, а волк, тогда другое дело. Волка – только силой. Слабому он глотку вырвет, а к сильному на брюхе приползет.

– А если не приползет?

– Шкуру сниму и на пол брошу. Другим волкам в назидание. Пойдем, Добрыня, перекусим да горло промочим. Чай, готова ушица…

Сначала ели свое, в дорогу взятое. Потом – уху, что сварили новые подданные Духарева. Затем – молочных поросят, добытых гриднями… И всё обильно запивали согласно вкусам: Духарев и Равдаг – пивом. Добрыня и старший над его гридью – местным медом.

Кушали неторопливо, с разговорами степенными, уважительными.

Снаружи было веселее. Там уже мерились силой дружинники Сергея Ивановича и Добрыни. Мерились по-дружески, поскольку все всех знали, а многие и в одном строю когда-то стояли. Но духаревские были – круче. Поскольку набирал их Сергей Иванович именно по этому принципу. В отличие от Добрыни, которому, помимо воинской доблести, важна была и личная преданность. В десятниках у него в личной дружине только поляне ходили. Редко когда – кривич или сиверянин. Да и то если служил Добрыне еще с тех времен, когда они с племянником в Новгороде сидели. Впрочем, общему делу такое отношение не мешало, потому что личная дружина у Добрыни невелика. А в старшей гриди его племянника полян было немного. Меньше, чем хузар. Ядром Владимировой дружины были, как и у его отца, варяги и скандинавы. Природные воины.

В избу вошел Илья. Поклонился. Сначала отцу, потом Добрыне. Духарев указал ему место – слева от себя. И вернулся к прерванному разговору. Расспрашивать названого сына нужным не счел. Если что важное – сам скажет.

Но Илья предпочел есть, а не говорить. Проголодался.

Допили местный мед и привезенное с собой пиво. Добрыня заметно осоловел. Годами он был моложе Духарева, но крепостью на спиртное Сергею Ивановичу уступал. Само собой, и размер имеет значение: Духарев раза в полтора крупнее.

– Приляг, – предложил ему Сергей Иванович, но Добрыня мотнул головой.

– Я лучше – на воздух.

Вышел – и буквально через минуту снаружи раздались голоса. Причем один – точно чужой. Сердитый.

«Это кто ж такой храбрый – с дядькой великого князя спорить?» – заинтересовался Духарев.

И тоже подался во двор.

А во дворе ругались.

Точнее, ругался здоровенный незнакомый мужик саженного роста. А Добрыня глядел сонно. И вид у него был такой, будто размышляет: то ли еще послушать, то ли пора мигнуть гридням, чтоб поставили крикуна в надлежащую позу да и всыпали как следует. Мужик же (явно из смердов) то ли не понимал, с кем говорит, то ли чуял на своей стороне правду, то ли просто оборзел не по чину. Впрочем, он тоже был не один. Чуть в стороне кучковалось еще с полсотни смердов. Причем не пустых – при оружии.

Это что ж выходит? Бунт?

Духарев усилием воли скинул с сознания вызванную пивом и сытостью леность и прислушался к разговору.

Так и есть! Мужик чувствовал себя в своем праве. Кричал, что по последнему уложению обещана им от Киева полная автономия и, следовательно, не надо им никаких дополнительных князей, кроме самого главного.

А Добрыня на это отвечал, что великий князь потому и великий, что сам решает, каким уложениям быть, а каким – уйти в забвение.

Мужик шумно возражал. И начиналось сызнова.

Тем временем терпение Добрыни уже подходило к концу, и Духарев решил вмешаться. Тем более что легко опознал в мужике местного лидера. Если такого удастся привлечь на свою сторону, то с остальными будет проще.

– Погоди, боярин, – попросил он. – Это мой теперь человек. Я с ним и поговорю.

Мужик уставился на Сергея Ивановича. Злобно. И тут же возразил:

– Чего это я твой?

Шмяк!

Один из духаревских отроков поддел мужика древком. Да так ловко, что тот вмиг бухнулся на колени. Попытка встать не удалась, потому что другой отрок ухватил мужика за нечесаные патлы, а третий сунул кинжал под бородищу.

Техника была отработана.

– К воеводе следует обращаться «мой господин» или «отец-воевода», – рявкнули строптивцу в оба уха.

«Группа поддержки» выразила протест. Недовольным бормотанием.

Добрыня взирал на процесс вразумления с явным удовольствием.

«Сверху солнышко печет, а внизу вода течет…» – пришла Духареву на ум строчка.