Государь

– Да любой эскадрон Туземной дивизии справится с этим делом. У моих джигитов в крови действовать самостоятельно, небольшими отрядами. Их предки всю историю так воевали – укусят, вырвут кусок добычи и в горы. Если они будут действовать так, как заложено у них с детства, то паника в тылах противника точно обеспечена. Помните, как действовал Ингушский полк, когда дивизия Деникина наступала на Луцк. Тогда произошло примерно то, что я сейчас предлагаю. Части 74-й пехотной дивизии штурмовали деревню Езераны и несли большие потери. Бой был страшный, ведь войскам генерала Деникина противостояла одна из лучших германских частей – 20-я Брауншвейгская дивизия, носившая имя «Стальная». Они своими контратаками оттеснили деникинцев и, по-видимому, в боевых порядках немцев образовалась брешь, и полковник Половцев (командовавший штурмом) решил, что теперь настало время действовать коннице, и скомандовал в атаку приданной кавалерии. Этот последний удар по неприятелю, оборонявшемуся в деревне Езераны, и предстояло нанести Ингушскому конному полку полковника Мерчуле. Всадники первой сотни штабс-ротмистра Баранова под убийственным ружейным и пулеметным огнем противника ворвались в Езераны, перескочив через вражеские окопы, которыми была окружена деревня. Бой за Езераны завершился блестящей победой всадников и офицеров Ингушского полка. В тот день было забрано ими в плен 134 немца при одном офицере, заколото свыше 230 и взято 5 тяжелых германских орудий. И тогда всадники действовали не в тылу противника, а на самой что ни на есть передовой, против вышколенных немецких солдат.

– Деникин, Луцк… да, да, вспомнил этот случай! Мне докладывали об этом эпизоде. За то дело я подписал много наградных листов. Дело было славное, и тогда я, помню, спустил на тормозах нарушение собственного приказа о соблюдении секретности. О недопущении передачи сведений о ходе операции в тыл. А такое нарушение ваш полковник Георгий Алексеевич Мерчуле допустил. Он отправил телеграмму о победе. Я даже запомнил текст этой телеграммы, копию которой показал мне полковник Меркулов, отвечающий за соблюдение секретности. Она была адресована начальнику Терской области генерал-лейтенанту Флейшеру. «Я и офицеры Ингушского конного полка, – сообщал Мерчуле, – горды и счастливы довести до сведения вашего превосходительства, и просят передать доблестному ингушскому народу о лихой конной атаке 15-го сего июля. Как горный обвал, обрушились ингуши на германцев и смяли их в грозной битве, усеяв поле сражения, телами убитых врагов, уводя с собой много пленных и взяв массу военной добычи. Славные всадники ингуши встретят ныне праздник Байрам, радостно вспоминая день своего геройского подвига, который навсегда останется в летописях народа, выславшего своих лучших сынов на защиту общей Родины».

Замолчав, Брусилов задумался, наверное, вспоминая прошлые бои частей своего фронта. Потом, посмотрев на меня, ответил на мое предложение:

– Хорошо, Михаил Александрович, я даю свое согласие на рейдовые действия подразделений ваших дивизий. Тем более выхода-то все равно нет, контрудары неизбежны, а локализовать их практически нечем. Ставка забрала у фронта резервы и направила их на усиление создающегося сейчас Румынского фронта. Боюсь, что и Туземную дивизию могут перебросить в Румынию, если дела там будут совсем плохи.

Из высказывания Брусилова мне стала понятна его спокойная реакция на приказ главнокомандующего о переброске сводного полка Туземной дивизии в Петроград. Наверное, командующий фронта уже знал, что у него заберут всю Туземную дивизию, так что возмущаться ее ослаблением он уже не посчитал нужным. Да и мое предложение на действия небольшими силами в тылу врага одобрил, исходя из мысли, что если у него забирают «Дикую» дивизию, так пускай она напоследок хоть как-то поможет фронту. Наверняка он как человек этого времени считал, что конную лаву остановит пулеметный огонь, а если к этому присоединится артиллерия, то потери станут чудовищными и прорыв в тыл врага захлебнется в крови. А пулеметов и артиллерии у австро-германцев было достаточно – гораздо больше, чем в Русской армии. И они были слишком хорошие вояки, чтобы оставить без огневого прикрытия разрывы в своем построении. Мне показалось, что пример атаки Ингушского полка его особо не убедил. А вот на меня, вернее на Михаила Александровича, эта атака ингушей произвела впечатление и заставила размышлять. Не зря факт атаки и кое-какие размышления о действиях кавалерии остались в долговременной памяти великого князя. Так как это были единственные знания по тактике кавалерии, которыми обладал, то их я и стал использовать в своих планах хоть как-то тормознуть немецкую военную машину.