Государь

– Что же такое случилось с тем капитаном? – гадал он вслух. Вероятно, его порубили четты, точно так же, как и всех других злосчастных солдат, которыми он командовал. – Не по моей вине! – выкрикнул он. Они были храбрыми, но необученными. Он ничего не мог поделать. Но сделал все, что в его силах при таких обстоятельствах.

– Обстоятельствах Оркида, – проворчал он. – Злоумышляющего против меня. Я выпущу кишки этому ублюдку.

Но сперва он выпьет еще вина.

– Да. Сегодня же. Я зарублю его, рассеку от макушки до паха. И высыплю его внутренности на все его треклятые бумаги и на все его треклятые подписи. Но как насчет подружки канцлера, королевы? И ее тоже зарублю. Выпущу ей кишки, как и Оркиду. А потом сам буду королем. – Он рыгнул. – А королям нечего бояться.

Поул не мог больше читать. Некоторым тайнам следует оставаться неузнанными. Он закрыл переводимый том и отодвинул его. Ощущение возникло такое, словно он отталкивает от себя искушение. История была не просто знанием, решил он; она была подстрекательницей, проклятием для стабильности и порядка. Вместе с этим пониманием, которое медленно нарастало последние несколько дней, пришло и еще кое-что – нечто, называемое им своей совестью, хотя он и знал, что все далеко не так просто и не так священно. Он позабыл, что значило быть священником, а быть им – значило чтить бога.

«А я делал что угодно, только не чтил его», – сказал он себе. Но пока еще не слишком поздно. Он все еще оставался примасом, и отныне по мере сил примет всю ответственность на свои плечи. «И в один прекрасный день я признаюсь. Когда закончится война, когда в королевстве будет царить мир… когда я примирюсь с самим собой… тогда я признаюсь в своем преступлении против Гироса Нортема и против Церкви, приму то наказание, которого заслуживаю». Приняв такое решение, он собрал все заметки и переводы, которые сделал по томам, а также том, над которым работал сейчас, покинул свой кабинет и направился прямиком к башне Коланус, где и поставил том на его законное место. Какой-то самый короткий миг он подумывал, не уничтожить ли эти книги, но на подобное у него не было никакого права, даже как у примаса. Покинув башню, он направился в церковную библиотеку. Там у очага собралось шестеро послушников, читающих тексты и пергаменты. Когда Поул вошел, они быстро встали, но он взмахом руки велел им сесть и, игнорируя их изумленные взгляды, бросил свои бумаги в огонь. Понаблюдав и убедившись, что ни одна страница не избежала пламени, он улыбнулся послушникам и вновь направился к себе в кабинет. По пути он прошел мимо Книги Дней. Та была открыта, как всегда, на последней записи.

Он остановился и заботливо вырвал испорченные им страницы. Послушники снова с изумлением воззрились на его действия, и он снова весело улыбнулся им. Прежде чем уйти, он перечел последнюю запись Нортема, сделанную в тот день, когда Поул убил его.

«Молю о руководстве и за души всего моего народа; молю о мире и о будущем для всех детей моих; молю об ответах и о новых вопросах. Я один, в одиночестве и все же не одинокий. Я один; человек, который знает слишком много тайн. И молю о спасении».

– И молю о спасении, – повторил про себя Поул, а затем, впервые в жизни, без колебаний и искренне до последнего слова он помолился о спасении, и все еще глядящие на него послушники снова изумились, увидев, как по его щекам скатились слезы.

Когда Оркид прибыл в покои Аривы, с ней был Харнан Бересард и, с удивлением увидел он, еще один аманит, вернее, аманитка – худощавая женщина средних лет с самым печальным лицом, какое он когда-либо видел. Затем он заметил, что Арива тоже выглядит пораженной горем. Неужели королева уже прослышала об уничтожении Великой Армии?

– Оркид, у меня ужасные новости, – сказала Арива.

– Знаю, – ответил он. – Я как раз пришел сообщить вам.

– Мне очень жаль. Должно быть, это ужасно для вас.

Оркид недоуменно моргнул. Новость, конечно, ужасная, но почему именно для него? И кто эта аманитка? Он внезапно понял, что Арива говорит не о поражении Великой Армии. А это могло означать только одно…

– Мой брат, – догадался он. И повернулся к женщине. – Кто вы?

– Линдгара. Я служу… служила… главой секретариата короля Марина.

– Служила?

– Мне очень жаль, канцлер Грейвспир, но ваш брат мертв.

– Понимаю, – произнес он голосом, упавшим до шепота. Тело его вдруг сделалось невероятно тяжелым. Он оперся рукой о спинку кресла.

– Пилла пала, – сказала Арива.

– Пала? – Он не понял. Пала перед кем?

– Четты захватили Аман, – начала объяснять Арива, но остановилась и кивнула Линдгаре.

– Армия четтов вторглась в южные пустыни, истребляя саранахов, а потом вошла в Аман. Никто не думал, что четты настолько организованны… что они способны отправить одну армию на восток, а другую еще и на юг.

– Эта армия… где она сейчас? – медленно спросил Оркид.

– Собирается зимовать в Амане. Что они станут делать весной, мне неизвестно.

– Они вас отпустили?

– Они отпустили всех, кто не захотел остаться в Пилле.

– Амемун? – спросил он, вспомнив о старом друге. – Он спасся?