Государь Иван Третий

– Вот так, – развел он руками. – Франция, сто лет воевавшая с англичанами, бедна, как нищий на паперти.

Он поднялся:

– Мне пора, разных дел уйма. Софьюшке скажите, что папа и я постараемся что-то придумать. Да, чуть не забыл.

Он достал из кармана кошелек. Осторожно положил его на стол и каким-то извиняющимся тоном произнес:

– Что могу…

Братья, переглянувшись, проводили его. Уже стоя у калитки, он, повернувшись к ним, сказал:

– Передайте Софьюшке, что мы обязательно ей поможем. Пускай не расстраивается. Мы ищем… Но пока… – И, разведя беспомощно руками, он повернулся и не оглядываясь засеменил прочь.

Вернувшись к себе, братья, не сговариваясь, бросились в столовую и, взяв кошелек, обнаружили в нем двадцать дукатов. Сумма эта была довольно приличной. На нее можно небедно прожить месяца два, а там… А там – что Бог даст! И, напевая, они направились к Софье.

Она сидела у раскрытого окна и на их шум даже не повернула головы.

– Софья! – обнимая ее за плечи, сказал подошедший Андрей.

Она, по-прежнему не оглядываясь, сняла его руку и сказала тихим, убитым голосом:

– Оставьте меня, прошу вас.

Мануил кивнул брату, мол, пойдем. Но тот покачал головой. Оглянувшись в поисках кресла, он подтащил его к Софье. Сев рядом, он, не глядя на сестру, сказал:

– Чудесный вид!

Да, действительно, вид был прекрасный. Окно выходило на реку Тибр, где группа подростков ловила рыбу. За дальностью трудно было увидеть их улов. Но они радостно прыгали при извлечении его из воды.

– Давайте и мы, – Андрей повернулся к брату, – попробуем. Мы наловим, а Софья пожарит, – проговорил он.

Но та, расстроенная, встала и бросила:

– Ловите!

– Что это она? – глядя вслед удаляющейся сестре, удивился Мануил.

Андрей вздохнул:

– Переживает!

– А! – безразлично махнул младший. – Пошли на рынок, а то жрать охота.

– Пошли, – произнес Андрей, – бери кошель.

Как только братья удалились, Софья вернулась на свое место и погрузилась в мечты.

Она видела мощеную парижскую улицу, по которой ехала нарядная карета в окружении богатой свиты, каждый из которой так и хотел поймать ее взгляд и считал бы это великой наградой. А вокруг все кланялись ей в пояс. Вот она подъехала к роскошному дворцу…

В своих мечтаниях она не заметила, что вернулись братья с переполненными корзинами всяких яств. При виде этого богатства ее мысли куда-то испарились.

– Эй, сестра, – окликнул Андрей, – хватит печалиться! Подумаешь, не стала королевой. Вон сестра наша стала ею, а что она, счастлива? Даже нам не пишет, не приезжает. Видать, живет как затворница. Аль затворили ее. Не горюй, что-нибудь да будет. Пошли лучше на реку! Глянь, погода-то какая!

Голос Андрея был наполнен оптимизмом, и это в какой-то мере передалось и ей.

– Ты что такой радостный? – отметила она, поднимая на него красные от слез глаза.

– А что же не радоваться? Твой Виссарион не поскупился. Дал двадцать дукатов.

– Двадцать дукатов? – удивилась она.

– Да, двадцать. И сказал, чтобы ты не горевала. Он что-то обязательно придумает.

Софья вздохнула, но уже не так горько и произнесла:

– Пошли!

Глава 7

Великий князь, одетый по-походному, зашел в покои к сыну, Ивану Младому. Еще подходя к двери, он услышал звонкий детский смех. Иван с дядькой играли в лошадок. Дядька был лошадью, а княжеский сынок, сидя у него на спине, держался за ворот дядькиной рубахи и сквозь смех кричал: «Но-о-о!» Дядька охотно выполнял волю мальчика, но приход отца тотчас оборвал это веселье. Князь, недовольным взором поглядывая на всю эту картину, произнес:

– Негоже, сынок, заниматься такой потехой! Слезай!

Князь подошел к Ивану, поднял его и поцеловал сына в обе щеки. От колкости бороды отца мальчик отпрянул, и на глазах его появились слезы.

– Ну что ты? – Он поставил сына на пол. – Плохо воспитывает тебя дядька! Пущай из тя воина готовит, а не размазню какую. А иначе как смогу оставить за ся, – проговорил он, проведя рукой по усам.

– Да он… дитя еще малое, – вступился дядька.

Князь усмехнулся:

– Дитя! Прадед в его возрасте уже один княжеством ведал! А он, – Иван Васильевич укоризненно посмотрел на мальчика, – в лошадки играет. Нет! Пора его и к власти приучать. А помогать ему будет Юрка Захарьин. Скажешь дьяку, – объявил он дядьке, погладил по голове сына и решительно, громко стуча сапогами, отправился прочь.

У крыльца его ждала сотня хорошо одетых и вооруженных воинов-дворян и уже была оседлана лошадь, которую за уздцы держали двое рослых дворян.