Бескрайняя чаша пронзительно-синих небес над московским Кремлем еще была светла, да и алое солнышко только-только примерялось, как бы ему сподручнее спуститься к виднокраю — но в малой горнице, где сидел насупленным сычем хозяин усадьбы, уже было темно. Верней сказать, очень сумрачно и тихо. Тени же старый князь принес с собой из Грановитой палаты, прмо с заседания Думы Боярской: и было тех теней столько, что на стенах не помещались! То и дело ревниво толкались и выпихивали друг-дружку под дрожащий свет малых лампадок в красном углу, скользили растрепанными нитями по побеленому свежей известью потолку, падали чернильными пятнами на добротно отскобленый пол… И главное, укутали толстым слоем душу и разум думного боярина и царского ближника князя Ивана Федоровича Мстиславского. Было ему до того душно и муторно, что совсем не горячило кровь густое и сладкое рейнское вино, да и любимая кулебяка с вязигой и пироги с осетриной совсем не лезли в глотку. Что там: даже близость большой медной жаровни, что стояла за спиной и приятно грела поясницу, и то не могла отвлечь князя от тяжелых мыслей — уж больно поганое настроение им владело, изредка прорываясь и на уста:
— Аспид подколодный… Т-тварь неблагодарная!
Десятилетний княжич Васька, сунувшийся было приласкаться к грустному тятеньке — услышав такое его шипение, сначала застыл в дверях, а потом быстро-быстро на цыпочках сдал назад. Это пусть старшие брательники смело на глаза раздраженному отцу выставляются и огребают, а Василий… А он обождет возле подклета самого старшего из братанов — Федьку и загодя его предупредит! И потом же, при случае, попомнит и выпросит под это дело у него что-нибудь интересное. Или вкусное? Хм, лучше и того, и другого, и чтобы побольше! Ждать и маяться скукой юному засаднику пришлось почти до вечернего благовеста — благо, что на женской половине был небольшой переполох со сборами сестрицы Настьки, и его толком и не искали… Наконец, под ленивый лай дворовых псов и протяжное мычание стельной коровы, на подворье отчего дома пожаловал загулявший где-то Федя и два средних брата, Иван Большой и Ванька Меньшой — в раскрытых нараспашку шубах, несмотря на пощипывающий нос и щеки февральский морозец, и притом явственно чем-то довольные. Выкатившись из темного угла чуть не под ноги старшему братцу, младший княжич тут же был им облаплен, поднят и почти что прижат к усапанному снежинками бобровому воротнику — но мужественно ойкнул и бымтро протараторил важное донесение про гневного отца. Кивнув, Федор поставил мелочь обратно на тесаные плахи и легонько подтолкнул в сторону теплых покоев:
— Молодец.
Видя, как Меньшой и Большой неуверенно переглядываются, направил следом и их:
— Скажите Насте, позже зайду!
Подождав, пока за родичами гулко хлопнет толстая дверь, наследник рода Мстиславских неспешно скинул шубу на руки пожилого челядина и пошагал в отцову любимую горенку — где тот любил посидеть в тишине и неспешно обдумать все услышанное и увиденное за день. Коротко стукнув в резную створку, сунулся головой, затем зашел весь, заодно знаком указав миловидной теремной девке-холопке освежить накрытый стол…
— Хм⁈ А, это ты, сын…
Вяло пошевелившись, грустный родитель молча проследил за мельтешением расторопных слуг, всего раз одобрительно шевельнув бровью: когда Федор указал подсыпать древесного угля в рдеющее багровыми огоньками чрево жаровни.
— Что-то ты сегодня припознился, мы уж и поснедали.
— Да и ладно, батюшка. Я у Димитрия Ивановича с братцами гостил, уж там нас так попотчевали — три раза пояса перевязывали, чтобы не треснули!
Шевельнув бровями, глава семьи с хорошо скрытой тревогой поинтересовался:
— Что там с нашей Настькой, не передумали? Берет ее царевна с собой в Вильно?
— А как же! Им с Фимой Старицкой и Марфой Захарьиной-Юрьевой уже и отдельный санный возок готовят — своими глазами видел!
— Н-да?
Настроение князя на малую капельку, но все же улучшилось.
— А когда в путь?
— Сначала хотели дождаться прибытия инокини Александры с Горицко-Воскресенского монастыря, но февраль-то движется к исходу, а там ведь и весенняя распутица не замедлит. Я слышал, что вроде бы через пять дней от нынешнего? Дмитрий Иванович хочет к люду московскому со словом выйти, вот сразу после того, и… Но пять сотен Постельничей стражи уже выступили, и еще пять собираются — и сменных лошадей для санного поезда, говорят, преизрядно по пути приуготовили. Дмитрий Иванович на сегодняшнем пирке даже пошутил, что дней за десять до Вильно добраться хочет!..
Проведя ладонью по лицу и бороде, родитель еще немножко распрямил плечи и ворчливо заметил: