Государева дорога

В редколесье на лесной поляне, на бруснике кормились рябчики. Мы остановились. Выводок шумно поднялся и расселся тут же, на деревьях. Птицы садились в полдерева, поближе к стволам, и вытягивались вдоль сучков, затаивались. На дороге, в сырых местечках – следы медведей. Одни из них вели к полю, другие – обратно. Любят косолапые бродить дорогами и тропами.

Попалась нам низина-болотина. Это отнорки обширного Красновского болота, которое местные жители называют Сокольским. Сосны высокие, но нетолстые. Дорога залита водой. Колеса «газика» почти скрылись в темной, настоянной на мхах воде. Но опасности не было. Дорога когда-то давно выстлана гатью. В воде смолистые сосновые бревнышки-кругляши не сгнили, а всего-то лишь «наводопели». Машина нигде не провалилась, и мы благополучно миновали лыву. С левой стороны отчетливо просматривалась низинка, заросшая мелколесьем, кустами. Это была пойма речки Томженьги.

Стали попадаться глинистые ложки с глубокими колеями. Ложки спускались к речке. Местами казалось, что не проехать. Колеи на дороге образовались от гусениц танкеток геологов. В те времена рубленые следы гусениц вездеходов часто встречались в самых глухих уголках района. Что искали геологи? Нефть или золотишко, не знаю, но искали. Бурили, взрывали. Нашли ли? Несколько лет назад районная газета писала, что нашли на какой-то таежной речке золотоносный песок, и вот-вот начнется добыча. Но этого «вот-вот» нет и сейчас. Но бог с ним, с золотом. Главное, мы проехали, ни разу не засели, добрались до устья речки.

В Томженьге чистейшая, холодноватая вода, низкие берега, курпажки и заводинки, где водятся хариусы, ельцы и другие рыбешки. По берегам – кусты и деревца, которые заглядывают в воду. Воздух чист и прозрачен.

Вот оно, наше пристанище – большой, просторный шалаш. Стоял он на красивом суходольном местечке, в редколесье, совсем близко от речки. Построили его косари-сенокосники. Слажен он был добротно, как и все другое, что делает умелый деревенский люд. Стоял шалаш вдоль речки. Расположи его иначе, скажем, смотрящим на север, и стал бы задувать ветер сиверко. Поставь смотрящим на юг – там речка Лундонга, более широкая и глубокая. С ее низины и летом не просыхающей болотины потянуло бы сыростью и холодом. Все это учли мастеровые люди.

Сруба как такового в шалаше не было. Но задняя стенка поднята с земли на двух или трех бревнышках. Были забраны и боковые стенки. Все это не позволяло проникать холодному воздуху. Крыша закрыта пластинами еловой коры, земляной пол густо застлан свежим сеном. На нем так уютно и тепло сидеть и лежать. Шалаш – простейшее сооружение, это не избушка, и все же в нем можно было безбедно переночевать в случае необходимости в любое время года.

Шалаш в устье Томженьги был необходим не только сенокосникам. Он стоял на дороге, которая вела в Кологрив. Туда почти всегда кто-нибудь шел или ехал. Но как раз где-то здесь или поблизости надо было перебираться на противоположный левый берег реки Лундонги. А весной в водополицу или осенью попасть за реку не просто. Иногда людям приходилось и заночевать.

Лундонга – исстари сплавная река. И думается, что в старые времена именно здесь, в устье Томженьги, была избушка сплавщиков, барак или хибара, где можно было людям отдохнуть и обогреться в непогоду, подсушить одежду, а то и заночевать.

Могли воспользоваться избушкой и все другие, кому на перепутье это требовалось. Многие ходили или ездили в Кологрив на лошадках. Кто-то работал в сплавной конторе, кто-то учился в сельхозтехникуме, у кого-то в Кологриве жили родственники.

Первым делом мы запалили костерок, сварили какое-то варево и сытно пообедали. Затем наносили на ночь дров-сушняка и сырого березняка. День угасал. Можно и отдохнуть. Товарищи меня помоложе, похватали спиннинги и убегли на речку. Я подустал малость и от рыбалки отказался. Вышел на бережок, подобрал сухое местечко, присел на бугорок. Тишина. Молчит лес, молчат птицы, молчит река. Правда, иногда раздаются громкие всплески какой-то крупной рыбы. На них сначала не обращал особого внимания, но когда у залитых водой ветвей ивняка завозилась крупная щука, не утерпел. Принес спиннинг, нацепил светлую, величиной с ложку блесну-колыбалку и на второй или третий заброс зубастая схватила блесну. Крупная, килограмма натри, попалась щука.

Опять сижу на бережку. Повороты реки, песчаные отмели с круто уходящей глубиной, полусонные заводи наводили на размышления об обитателях здешних мест. С реки потянуло прохладой. Вот она какая, речка Лундонга! Сколько же верст отсюда по реке до ее истоков? И сколько до Кологрива? Там я бывал раньше тропинками-прямушками из Полежаева.

В верховьях сливались две речки: Большая и Дороватка. Чуть ниже впадала Дупляна. Там не было глубоких омутов, но то и дело встречались каменистые перекаты.

Весной по реке гнали плоты. Много плотов, много бревен несла река на своих плечах. Сплавщики – народ молодой, сильный, проворный и храбрый.

– Намаешься, конечно, с леском-то, зато и живые денежки получишь, – рассказывал мне как-то сплавщик из Кемы.