Государева избранница

Мария вложила драгоценный сосуд в руки святителя, низко поклонилась и быстрым шагом ушла в дом, пряча от патриарха непрошеные слезы.

Святитель Филарет перекрестил ее спину, вернулся к свите, пожал плечами и снова удивленно произнес:

– Боярышня Хлопова выглядит совершенно здоровой!

В Верхотурье начинался ямской тракт, и потому дальше в Москву патриарх помчался стремительно, как птица, на перекладных лошадях, каковых меняли в его возке на придорожных ямах каждые тридцать верст. И уже первого августа Филарет ступил в свои патриаршие палаты в Чудовом монастыре.

Послушники, понятно, кинулись топить баню, трудники принесли уставшему с дороги первосвященнику хлеб, мед, квас и тонко нарезанную белорыбицу. А вскорости порог патриарших палат переступила и истомившаяся новой разлукой инокиня Марфа. Крепко обняла мужа, чмокнула в обе щеки:

– Наконец-то ты здесь, сердечный мой! Я в одиночестве ужо вся истосковалась. Клялся намедни более не расставаться, а сам тут же на полгода сгинул, ни весточки, ни привета!

– Разве же это «сгинул», Ксюшенька? – улыбнулся патриарх и крепко поцеловал супругу в губы. – Отлучился ненадолго. Чай, не в чужие земли катался, в свои, православные!

Обнимая жену, он отступил к столу, налил себе кваса, утолил жажду и вдруг вспомнил:

– Кстати, лебедушка моя, хочу вопрос один задать, каковой меня всю дорогу мучил. Тебе, насколько я понимаю, Мария Хлопова не по душе с самого начала была?

– Ведьма она, Филарет! – Тотчас блеснули жаром глаза монашки. – Истинно ведьма! Да еще и крамольница! Приворотом сердечко Мишино заморочила, змеюкой в семью нашу заползла. Хорошо хоть, вскрылся заговор сей вовремя…

– Она благодарность тебе прислала и поклон. Благодарность за твое благословение на брак ее и Михаила. И раз уж с семьей не сложилось, подарок твой возвращает…

Святитель Филарет взял со стола деревянную чашу с золотой спиралью и протянул жене.

– Что за чушь? – поморщилась монашка. – Не давала я этой ведьме никаких благословений! И подарков не дарила и вовсе ничего знать про нее не хочу!

– Вот и я подумал, что странно, – кивнул святитель. – На тебя сие непохоже, подарки своим недругам раздавать. Вот токмо откуда тогда взялась эта чаша? Сандаловое дерево, золото, самоцветы… Вещица дорогая, сама собой в руки боярской дочери свалиться не могла.

– Не знаю, милый. Но токмо деревяшку сию впервые вижу. Вспомни мой сердечный, у нас никогда ничего похожего даже до пострига не водилось! А уж после и подавно. Кто же в храме святом или обители христовой мисками деревянными пользоваться станет?

– Именно что так, – вернул чашу на столешницу патриарх. – Не из наших вещей. И не в твоем вкусе. Тогда откуда?

* * *

Третьего сентября первосвятитель Филарет поведал Земскому собору об утверждении новой, Тобольской митрополии и сверх того, вроде бы как вскользь, заметил:

– Будучи в Верхотурье, видел я невесту бывшую Михаила Федоровича. Девка она кровь с молоком, крепка и дородна, а сослана вроде как за хворобость, чему люд тамошний зело поражается. – Патриарх удивленно покачал головой, пригладил бороду и вдруг повысил голос: – Но пуще того позорно, что избранница царская, в семью государеву допущенная, в хоромах верхних проживавшая, в захолустье и скудости томится, ровно воровка рыночная! Как это выходит, что первая дева державы нашей чуть ли не побираться вынуждена при своем царицыном звании?! Нехорошо сие! Срам полный такому унижению! Посему прошу тебя, народ православный, приговорить ныне содержание невесте царской повысить до трех сотен рублей в год, дабы она звание свое высокое нищетой не позорила, да в Нижний Новгород ее перевести и новый сыск по крамоле ее учинить, ибо все странности сии с хворобами и пересылками прояснить желательно. Приговорили?

– Приговорили! – не стал спорить со святителем полный людей Успенский храм.

Патриарх пристукнул посохом и заговорил о печати бесплатных требников для сибирских церквей.

На самом соборе все прошло чинно и спокойно. Но вот сразу по его окончании в Чудов монастырь примчался встревоженный Михаил Федорович и поспешил в покои отца:

– Батюшка, что за новый сыск?! В чем еще ты желаешь Марию мою обвинить?

Патриарх, еще не успевший разоблачиться, жестом погнал послушников, подошел к сыну и на самое ухо прошептал:

– Во-первых, чадо мое любимое, с хлопотами любыми ты не сам должен бегать, а к себе слуг нерадивых для разъяснения вызывать. Ты же государь, а не холоп! Во-вторых, сыск завсегда не для обвинения затевается, а для прояснения истины. Невесту твою он может обвинить, но способен и оправдать. Она ведь, сам сказываешь, невинно оговорена, рази нет? Во-третьих же, коли ты сам сего не заметил, то знай, что по приговору Земского собора невеста твоя Мария Хлопова из ссылки ныне освобождена. И содержание у нее с сего дня не четыре копейки, ако у поломойки дворовой, а триста рублей, ровно у дьяка Земского приказа. Теперь понятно?

– А-а-а… Благодарствую, батюшка, – запоздало произнес царь всея Руси и попятился.