Охотники помчались дальше, не признавая препятствий: перепрыгивая поваленные деревья и кустарник, проскакивая под ветвями и сучьями, огибая самые крупные из стволов и сбивая более тонкие. Три версты гонки, и роща кончилась, а впереди открылось поле, зеленое от молодой травы. Олень и две лани уносились вперед большими прыжками.
Паренек, оказавшись на открытом месте, тут же вскинул лук, выстрелил.
Мимо!
– Поспешишь, людей насмешишь, – громко хмыкнул боярин Морозов.
Царевич быстро оглянулся на него, дернул из колчана еще стрелу и неожиданно для всех спрыгнул с коня, кувыркнулся через плечо, тут же встал и широко расставил ноги. Глядя вслед уносящимся оленям, сделал вдох, выдох, вдох. Чуть прищурился, ощупью накладывая прорезь древка на тетиву. Поднял оружие, выдохнул и резко вытянул левую руку, поднимая правую к самому уху.
Мгновение полной недвижимости – и Алексей Михайлович отпустил большой палец, украшенный боевым серебряным кольцом: шириной с вершок и с канавкой для тетивы посередине.
Коротко тренькнула тетива по черненому браслету на левом запястье – стрела коротким штрихом прорезала воздух и впилась глубоко в затылок стремительного рогатого зверя.
Тот мгновенно кувыркнулся, и все охотники одобрительно загудели:
– Вот это выстрел! С пятисот шагов! Вот это глаз! Вот это рука!
– Коня! – невозмутимо опустил лук Алексей Михайлович.
Один из телохранителей нагнал вороного скакуна, поймал за повод, привел обратно к хозяину.
Пятнадцатилетний царевич поднялся в седло, широким походным шагом проехал вперед, наклонился, подобрал добычу и перекинул поперек холки. И только в этот миг на губах паренька появилась слабая, но гордая улыбка.
– Молодец! – похвалил его дядька, остановивший аргамака в паре шагов. – Я бы в такую даль и вовсе стрелы не добросил.
– Ты скромничаешь, Борис Иванович, – покачал головой царевич. – Это ведь ты научил меня пользоваться луком!
– Лучше всего учить удается тому, чего сам не умеешь, – рассмеялся боярин Морозов. – Ну что, пора в лагерь? Мы в этой погоне верст десять отмахали. Теперь бы на уставших лошадях успеть затемно вернуться. Да еще хворосту надо бы собрать…
Царский дядька оказался прав – к месту привала охотники добрались лишь в сумерках. И если бы юный Алексей Михайлович быстро не наломал валежник голыми руками, костер пришлось бы разводить в темноте[20].
Боярская стража, правда, управилась с очагом куда быстрее, но сыну государя никто из них помогать не стал. У телохранителей свой костер и лагерь, у царевича и его воспитателя – свой.
Алексей Михайлович высек огонь на трут, раздул искры, подложил горящую бересту под хворост, отодвинулся. Расседлал скакуна, отвел на травяную поляну и спутал ноги. Расстелил потник, бросил седло, выдернул нож. Осмотрел добычу, быстрым круговым движением отсек задний окорок, снял с него шкуру, нарезал полосками. Кивнул дядьке:
– Угощайся…
Усевшись бок о бок, мужчины нанизали мясо на заточенные палки, протянули к разгоревшемуся огню, обжаривая в языках пламени.
– Скажи, Борис Иванович, а каковой подарок ты для моего отца приготовил? – спросил царевич, стараясь удерживать палку так, чтобы кровавый ломтик зарумянивался от жара, но не обгорал.
– Какой же это выйдет подарок, коли раньше времени рассказать? – улыбнулся боярин.
– Я не проболтаюсь, дядька!
– Для тебя сие тоже станет сюрпризом.
Царевич почесал в затылке, пожал плечами:
– Не, так быть не может. Я книги про приключения люблю, про сражения, про Рим допотопный, про миры заморские. А батюшке все сие неинтересно.
– Почему ты решил, что я книги подарю? – удивился Борис Иванович.
– Я намедни видел, боярин, как на твой двор обоз закатился. Там сундуки были с надписями немецкими. А ты обычно от немцев книги привозишь да вино. Но вино в сундуках не таскают.
– Ты почти угадал, Алексей. Продолжение римской сказки доставили. Сразу два тома. Я уже отдал толмачам. Как вернемся, начало сможешь почитать.
– А для отца чего?
– Не скажу.
– Экий ты, дядька!
– Не грусти. Вскорости узнаешь, – пообещал боярин Морозов.
– Или это вино? – задумчиво пробормотал царевич. – Немцы варят хорошее вино.
Он покрутил перед глазами покрывшееся корочкой мясо и вцепился в него крепкими жемчужными зубами.
– То, которое варят, полная дрянь, – ответил дядька. – Хорошее то, каковое настаивают. И чем южнее, тем лучше. Жаль, сарацины не делают вина. У них бы получалось самое драгоценное.
– Наверное, жаль… – не стал спорить Алексей Михайлович.
Царевич и его дядька отрезали и зажарили себе еще по три мясистых куска, после чего вытянулись на потниках по сторонам от догорающего костра, подсунули под голову седло.
– Дядька, а отчего ты только с немцами торгуешь? – вдруг спросил царевич. – Из Персии, Индии, Китая тоже, вон, товары редкостные привозят.