Общую печаль – природы и людей – скрашивали воскресные обеды у Сманова. Отстояв литургию, мы досыпали часок-другой и появлялись у Максима Андреевича после полудня. Тут собирались все офицеры заставы, отец Димитрий, дьякон Максим, отчаянный атеист доктор Моисеенко, да дамы во главе с майоршей Мариной Николаевной, да две поповские дочки-близняшки, пребывавшие в том счастливом возрасте, когда девочки превращаются в барышень. С самого начала мне было легко в этом обществе. Словно некий кулинар, власть имеющий, заготовил меня на роль ингредиента для салата. Вот, салат порезан, пора бы добавить майонеза и перемешать все, однако не хватает какой-то последней мелочи, где ж она? Появляюсь я… Здесь каждый был мне своим, и я своим был каждому. Никогда прежде, даже в училище, не знал я столь теплого чувства.
Жена капитана Дреева, миловидная полная хохлушка, смешливая, добрая и хозяйственная, приносила заветную бутылочку вишневой наливки. Точнее, по ее словам – вишневой, на самом же деле, бог весть из какого местного фрукта-овоща сделанной, поскольку вишен тут никогда не водилось, не привилась земная вишня: что-то крепко не устраивало ее то ли в почве, то ли в погодах… Для серьезных мужчин ставили на стол игнатьевскую дынную настойку, либо коньяк «Бастион КВВК», регулярной выписываемый Смановым с Земли. Рыжая языкатая дьяконица, тишайшего супруга своего державшая в кулаке, баловала дам легким домашним вином. А попадья традиционно приносила большой пирог с кабаниной, и сама она очень походила на этот пирог – пышная, белая, с румянцем во всю щеку, медлительная в движениях и словах. Супруга отца Димитрия, как истинная волжанка, сладко
Минул месяц со времен бесславного приключения со Вшивцем. В очередной раз мы собрались на воскресный обед в домике у Сманова. Пригубили разок наливки и принялись за уху, но тут майор потребовал нашего внимания.
– У меня для вас, господа офицеры, два сообщения. Первое, скорее, потешное: километрах в ста вверх по Петляке изловили пятерых землекопов. Шельмецы углубляли какую-то ст
– От-т… – Дреев, человек резкий, одной интонацией умел выразить длинное радикальное выражение.
– Тут я с вами согласен, Степан Сергеевич, – кивнул Сманов. – несчастные работяги возвращаться к злобному князьцу отказались, попросили крещения и по малому участочку землицы на нашей стороне.
– Всякого проныры дело обратит Господь на добро. – С этими словами отец Димитрий опрокинул стопку игнатьевской настоечки и под тревожным взглядом супруги хрустко закусил малосольным огурцом.
– А не приходит ли вам в голову, отец Димитрий, – ехидно осведомился доктор – что землекопы ради спокойного житья сами попросились на «тайную операцию» и только искали, кому бы у нас побыстрее сдаться? Не Бог тут ваш, а простой здравый смысл.
– А кто, по-вашему, вложил им такую мысль в головы? – подцепив ломтик сала, отвечал отец Димитрий с непобедимым благодушием, – Так ли, этак ли, а вышло по-хорошему, и, значит, без воли Божьей тут не обошлось.
– Ну, подобным образом любую случайность можно…
Ножик Марины Николаевны требовательно звякнул по графину с настойкой.
– Полно вам, петухи! – Строгим голосом прервала спор майорша. – Всякий раз затеваете диспут! Извольте-ка прежде дослушать вашего командира.
За столом воцарилось молчание. Сманов, улыбаясь, положил свою ладонь на ладонь Марины Николаевны и легонько пожал ее.
– Следующая новость хуже. Наши дела с Амир-ханом нехороши. Говорят, он подчинил себе князьцов на полтыщи километров по Сулатонгу… Сейчас в Елизаветином Посаде – половина корпуса, в том числе все наши МООН’ы. Быть побоищу. А наш Ли, как вы знаете, милостивые государи, особенный клеврет Амир-хана…
Дреев и Роговский разом кивнули. Мол, знаем, а как же.
– Надо бы упредить супостата превентивным ударом, однако мы уважаем договоры с каждой кочкой и бочажиной на той стороне, будто бы они – настоящие государства. – продолжил Максим Андреевич – Который раз я слышу это словосочетание: «Международной право»! И сколько народу мы опять положим за его соблюдение!
Дреев сунул в рот сигарету и нервно похлопал себя по карманам в поисках зажигалки, но Марина Николаевна сделала ему страшные глаза, и сигарета немедленно была демобилизована.