Государево дело

Едва будущий придворный нового короля Богемии вышел, ростовщик присел за свой стол и, вынув письменные принадлежности, принялся строчить маленькие записки. Он давно занимался своим делом, а потому многие еврейские, да и христианские торговцы и ремесленники были ему хорошо знакомы, или, иначе сказать, были ему должны. Так что на экипировке юного рыцаря можно было заработать неплохие деньги, и пан Рувим не собирался упускать эту возможность.

– Что вы пишете, отец? – мягко спросила тихонько подошедшая к нему Сара.

– Ничего особенного, моя красавица, хочу оповестить нужных людей об одном деле…

– Этот красивый юноша собрался на войну?

– Как ты сказала, «красивый юноша»? Ой вей, что же это такое делается, ты стала заглядываться на гоев?! Позор на мою седую голову!

– Да полно вам, – засмеялась девушка. – И вовсе я на него не заглядывалась. Но согласитесь, что он довольно изящный молодой человек.

– Да где там! Он бездельник, плут и пройдоха. Это же надо такое выдумать – бросить университет в надежде поступить на службу к королю, который еще даже не коронован! Можно подумать, что у того своих дармоедов мало. Вот что бы ты сказала, если твой брат бросил хедер[36] ради такой перспективы? Да ты бы наверняка плюнула ему в лицо и больше никогда не угощала кнедликами своего изготовления, которые он так любит!

– Ну что вы, отец, наш Мойша никогда бы так не поступил.

– Вот и я тебе о чем толкую, а ты – «красивый юноша»! – передразнил он дочь. – Тьфу!

– Так что с войной?

– Ох, бедная моя девочка… Ну конечно же война будет, ведь император ни за что не потерпит, чтобы у него отняли такое богатое королевство, как Богемия. Ведь как он будет тогда воевать с турками?

– С турками?

– Конечно. Ты была еще маленькая и не помнишь, а турки и австрийцы целых пятнадцать лет непрерывно сражались из-за Венгрии на чешские деньги, добрая треть из которых была от нас. Подумать только, христиане воюют с мусульманами, а платить за это должны евреи!

– Я слышала, что в имперских землях людей нашей веры очень сильно притесняют.

– А откуда, ты думаешь, в Праге столько евреев?

– Может быть, Фридрих Пфальцский был бы лучшим королем для нас, нежели Фердинанд?

– Может быть, Сара. Может быть. Только я слышал, что его супруга, благородная Елизавета Стюарт, сказала ему, что лучше бы ела бобы с королем, чем жаркое с курфюрстом.

– Красиво сказано.

– Это да. Только вот я думаю, что скоро у них с мужем не будет ни короны, ни жаркого и даже бобы не каждый день.

– Ах, есть ли такое место, где нас не притесняют? Где можно молиться так, как тебе нравится, и не оглядываться на других?

– Даже не знаю, моя девочка. Может быть, в Мекленбурге.

– Где?

– В Мекленбурге. Там правит очень мудрый герцог – Иоганн Альбрехт, по прозвищу Странник. Я слышал, что, едва получив трон, он издал эдикт о веротерпимости, в котором разрешил своим подданным исповедовать любую религию, а единственной ересью считается неуплата податей.

– И велики ли там налоги?

– Вовсе нет.

– А почему его называют Странником?

– О! Этот великий правитель провел большую часть своей жизни в разъездах, поэтому ему совершенно не было времени обременять своих подданных. А теперь он и вовсе уехал далеко на восток в Московию, где стал царем и теперь в свои земли совсем носа не кажет. Наверное, поэтому Мекленбург и процветает.

– В Московию? Я что-то слышала об этой далекой стране.

– Конечно, слышала. Мудрено о ней ничего не знать, если во всех корчмах висят веселые картинки, в которых рассказывается, как хорошо живется в тех краях и как там ценят хороших ремесленников. Особенно кузнецов, литейщиков и рудознатцев. Да твой брат и рассказывал об этом еще вчера… Кстати, я только сейчас подумал: где же он мог видеть эти картинки? Наверняка этот шлимазл таскается по всяким злачным местам. Вот я ему задам, когда он появится!

Никита Вельяминов смотрел на потенциального зятя с плохо скрытым раздражением. Не нравился ему Дмитрий Щербатов, хоть убей, а не нравился! Оно, конечно, князья Щербатовы хоть и всего лишь младшая ветвь Оболенских, но все же роду высокого и честного. И потомкам татарского мурзы Чета[37] породниться с ним не зазорно, а вот не лежала душа к нему. Уж больно мутный он, этот князь Дмитрий!

К тому же новоявленный жених мог бы действовать, как пристало представителю старорусского рода, и прислать сватов, которые сделают все по обычаю. Так нет же, пришел сам и сидит теперь с видом приговоренного к казни. Ну, положим, он сирота, а старший брат где-то в Сибири застрял – сидит на воеводстве в каком-то остроге, но все же есть у них родня! Взять хоть князя Лыкова… Впрочем, мысль о том, что сговариваться пришел бы кто-нибудь вроде боярина Бориса Михайловича, также не доставила окольничему радости.

– Каков же ответ будет? – прервал неловкое молчание жених. – Скажи как есть, Никита Иванович.

– Ну что тут скажешь… – поерзал Вельяминов. – Роду ты честного, хорошего. Государь, опять же, тебя жалует. Послужил ты ему. Спас, сам ведаешь кого, от бунтовщиков…

– …да только ты мне от ворот поворот дашь, – обреченно закончил за него князь.