Государево дело

Анисим Пушкарев с семьей тоже присутствовали на свадебном пиру, но как людям незнатным им отвели место в дальнем углу, далеко от царских глаз. Возможно, поэтому веселья вокруг них было куда больше, чем за боярскими столами. Рядом сидели такие же служивые люди, выдвинувшиеся в царствование Ивана Федоровича, хорошо знавшие брата и сестру Вельяминовых и искренне желавшие им счастья.

Принаряженная ради такого случая Авдотья поначалу все боялась ударить в грязь лицом перед важными господами и сидела так, будто ненароком проглотила аршин. Ела помалу, вино из кубка только пригубливала, однако надолго ее не хватило, и скоро раскрасневшаяся жена стрелецкого головы стала гораздо веселее и разговорчивее.

– Глянь-ка, Анисим Саввич, как невестушки-то хороши, – мечтательно шепнула она мужу. – Будто лебедушки!

– Угу, – односложно хмыкнул в ответ Анисим.

– А Никита Иванович каков? Ну чистый боярин!

– Ага.

– А вот князенька-то неказист! – уже громче продолжала изрядно захмелевшая стрельчиха. – Уж за что ему такая красота досталась, ума не приложу! Боярышня Алена Ивановна ведь красоты неописуемой девица. Будто королевна заморская…

– Цыц, дура! – не разжимая губ, велел ей муж, но, на беду, кто-то уже услышал эти слова.

– Не вышло из Вельяминовой ни королевны, ни царицы, – пьяно усмехнулся подвыпивший дворянин в лазоревой ферязи. – Видать, худо старалась!

– Ничто, – подхватила за ним соседка. – Зато приданого князю немало принесет. Вон сидит болезный, ни жив ни мертв от радости!

– Чего ему радоваться?

– А о чем печалиться?

– Так ведь не по нраву, поди, чужой кусок-то доедать!

– Грех вам такое говорить! – попытался кто-то пристыдить захмелевших гостей, но его не слушали.

– Вот народ… – покрутил головой Пушкарев. – Наболтают по пьяни с три короба, а потом на съезжей удивляются, за что их так.

Сам он хоть и пил наравне со всеми, но захмелевшим не выглядел, говорил помалу, больше слушая других и запоминая, кто чем отличился.

– Про что это ты, милый друг? – переспросила не расслышавшая его Авдотья.

– Да так, – без тени улыбки отвечал ей муж, – размышляю, где наша дочь богоданная?

– Так она же подружка невесты, – развела руками мать. – Должно, там где-то.

– Ну-ну.

– Гляньте, государь молодым подарки жалует!.. – прошелестело по рядам, и все, на время замолчав, как зачарованные принялись с утроенным вниманием следить за действом, происходящим далеко впереди.

Надо сказать, что беспокойство приемного отца Марьи Пушкаревой было не совсем напрасным. Потому как девушка, улучив минутку, ухитрилась ловко улизнуть ото всех, благо вельяминовский терем был ей хорошо знаком. Быстро пройдя неприметными сенцами, она оказалась рядом с горницей, отведенной для царевых стольников. Там они перед началом пира наскоро перекусили, чтобы не зыркать голодными глазами на царские блюда, и отправились править службу. То есть прислуживать царской чете за столом, подавать подарки, и вообще, мало ли что их царским величествам может понадобиться.

Теперь горница пуста, но Марье, по всей видимости, это и было нужно. Быстро прошмыгнув в нее, она спряталась в небольшой нише, сплошь завешанной шубами царских слуг. Через несколько минут показался озабоченный чем-то Петька Пожарский и принялся озираться, как будто ожидая чьего-то прихода. Никого не дождавшись, он плюхнулся на скамейку и, вытерев со лба пот, тяжко вздохнул.

– Где же ты, краса моя ненаглядная… – вырвалось у него.

– Али потерял кого, Петр Дмитриевич? – проворковала подкравшаяся сзади к стольнику Машка и со смехом закрыла ему глаза руками.

– Кто здесь?! – дернулся было тот.

– А ты кого искал, княжич? – В голосе девушки звякнул металл, как будто лязгнули стальные зубы капкана.

– Машенька! – расплылся тот в глупой улыбке и, рывком обернувшись к ней, попытался обнять. – Тебя искал, любимая!

– Ишь какой шустрый! – тут же вывернулась из его рук Пушкарева. – Только что признать не мог, а теперь уж и любимая! Да еще и обниматься лезет!!!

– Ну, прости, – взмолился парень, по опыту знавший, что та легка на расправу. – Только мочи нет более с тобой в разлуке жить! Как увижу тебя хоть на минуточку, будто зорька ясная взошла, даже если непогода на улице. А когда нет, тоска съедает черная…

– Сладко поешь, Петр Дмитриевич! Видать, многим девам красным таковые слова говорил прежде, что теперь без запинки сыплешь?

– Грех тебе такое говорить, Марья Анисимовна! Богом клянусь, что, кроме тебя, никого и никогда не любил и слов таких никому не сказывал…

– Врешь, поди.

– Лопни мои глаза!

– Вот дурной, – засмеялась девушка. – Кому ты такой нужен будешь, без глаз?

– Что глаза… – простонал в ответ раненный стрелой амура. – Коли тебе не нужен, так и жить незачем!

– А с чего ты взял, что не нужен?

Услышав последние слова Петька, не веря своим ушам, встрепенулся и снова кинулся в атаку:

– А раз нужен, то не гони прочь!

– Кто ж тебя гонит, малахольный?

– А раз не гонишь, то позволь в уста сахарные поцеловать! – подался к ней парень.

– Ишь какой лакомый! – лукаво усмехнулась Машка, но отодвигаться не стала, и чрез мгновение их губы соединились.