Государево дело

Поначалу дела у Погожева и Буйносова шли достаточно успешно. По крайней мере, видимость порядка была обеспечена, все необходимые сборы стали собираться, наиболее одиозных атаманов и их шайки разбили, а прочих привели к покорности. Но чем больше молодой стольник вникал в суть происходящего, тем больше подозрений у него возникало.

– Посудите сами, Ваши Величества, – горячился он, – аглицкие немцы творят чего похотят, а местные супротив них и пикнуть не смеют! Раз одного взяли в оборот, так на другой день отпустить пришлось, поскольку супротив нас все купчишки и казачки местные выступили. Малым делом, до бунта не дошло. Насилу утихомирил по-доброму, уж не знаю, как извернуться пришлось. Одних улещивал, другим грозил, а с третьими и до сабель дошло.

– А товарищ[50] твой, что же? – нахмурился я.

– Был, товарищ, да весь вышел, – скрипнул зубами Семен. – Поначалу мы во всем заодно были. Покуда вместях держались всё ладно шло, а потом или подкупили Митьку или запугали, а как подменили человека! Во всем супротив идет, слушать не хочет, а потом ещё и…

– Ну, договаривай, что застыл?

– Местничать стал!

– Это как? – изумился я.

Тут надо пояснить. Как не боролся я с местничеством, как не налагал опалы и не грозил карами, само явление никуда не делось. Поэтому все назначения на важные посты проводились с оглядкой на эти древние обычаи. Однако в данном случае дело было совсем уж вопиющим. Ну, какой, скажите на милость, худородный Погожин соперник в местническом споре князю Буйносову, в роду которого многие достигали боярского чина, а двоюродная сестра Марья (Екатерина)[51] была женой царя Василия Шуйского? Тем не менее, свершился эдакий маленький «дворцовый переворот», в котором второй воевода объявил себя первым.

Князь Семён вовремя сообразил, что дело пахнет ещё никому не ведомым керосином и вместе с несколькими верными людьми вырвался из острога, проложив себе путь оружием. Поступок с одной стороны не самый героический, а с другой очень правильный. Сопротивление не привело бы ни к чему, кроме гибели, закон же в тех местах – тайга, а прокурор – медведь. Доложат, что молодой воевода от цинги помер и кто там в Москве дознается до истины?

– Это ты хорошо сделал, что вернулся, – похвалил я стольника. – Пропал бы ни за грош, а мне верные люди нужны!

– Но я так и не поняла, – задумчиво спросила, внимательно слушавшая рассказ Буйносова Катарина. – Где вы взяли эти великолепные камни?

– Дык, у англичанина, матушка! – охотно пояснил князь. – При обыске нашли.

– А за что арестовали болезного?

– Тут такое дело, государь, – ещё раз вздохнул несостоявшийся воевода. – Поклеп[52] на него был, будто самоедам огненный бой[53] продает.

Обвинение было серьезное. Продавать оружие, в особенности ружья, коренным жителям Сибири было строго-настрого запрещено. Оно и понятно, русские отряды численно крайне невелики и единственным их преимуществом перед туземцами является огнестрел. Так что за соблюдением этого правила следили строго и купец, рискнувший ради своих барышей продать пищали или мушкеты самоедским нойонам, мог запросто лишиться головы. Это если до суда дойдет, а то ведь могли по доброте душевной и голым у муравейника привязать. Нравы там самые простые, что, впрочем, понятно. Кому охота чтобы у врага вместо луков и стрел появилось современное оружие? Куяки[54], стеганные тягиляи и кольчуги они только от наконечников из кости или уж из совсем худого железа надежно защищают.

– И что, подтвердилось? – нахмурился я.

– Да как тебе сказать, государь, – помрачнел Семён. – Найти-то нашли, но он – собака, заявил, что сии ружья у него, за ради обороны, а вовсе не на продажу.

– Может быть, так оно и есть? – пытливо взглянула на него Катарина.

– Завернутые в рогожу и под товаром спрятанные? – покачал головой князь. – Нет, матушка, купчишки то ведь лишнюю гривенку с собой зря не потащат на торг. Ладьи речные не велики, туда много не нагрузишь, а товар дорогой.

– Дорогой?

– Конечно! Сама посуди, государыня. За топор из дрянного железа берут столько соболиных шкурок, сколько в его обух пролезет. За медный котелок, столько сколько в него вместится. И тут запросто так десять тяжеленых мушкетов? Да ни в жизнь не поверю!

– Хорошая цена, – одобрительно покивала шведская принцесса, видимо уже прикинувшая сколько можно заработать при правильном ведении дел. – Но я все же не поняла, как случилось, что камни были при этом англичанине? Ведь он только собирался на торг, не так ли? Зачем ему брать их с собой?

– Их не в ладьях нашли, – не стал отпираться Буйносов. – А в конторе, когда «Слово и дело»[55] кликнули. Тогда главного вора Барлоу повязали, ну и рухлядишку его перетряхнули. Вот тогда и нашли. Через эти самые камни, думаю, весь сыр-бор и начался. Кабы просто за ружья, попробовали бы сперва откупиться, чай не впервой на воровстве попадаться. Англичанишку на корабль забрали, нельзя их по нашим законам судить, а на правеж выставили какого-нибудь бедолагу из приказчиков. Мол, недоглядел. Известное дело!