Государевы большие воеводы

Эпоха Ивана III отмечена глубокими переменами в самых различных областях жизни общества. Они созревали давно, исподволь, но прорвались наружу на глазах одного поколения. Символом этих перемен стал "государь всея Руси" Иван III. Прожив долгую жизнь, он как бы соединил своей личностью два различных по своему политическому устройству мира. За несколько десятилетий на смену большому семейству сварливых, но суверенных княжеств и земель, явилось единое, но основанное на всеобщем бесправии Российское государство. Сторонние наблюдатели неизменно поражались причудливостью его облика. На восточнославянской этнокультурной канве переплетались византийские и монголо-половецкие узоры. В этой пестрой ткани мелькали финно-угорские и романо-германские нити.

Строительство государства ощущалось современниками как строительство нового мира. Оно несло людям свободу от внешнего порабощения, от зависимости перед чужеземцами. Рождалась новая историческая общность людей — "московиты". Подданные "государя всея Руси" были равны и в своей гордыне обитателей "третьего Рима", и в своем ничтожестве перед лицом Державного.

Стремительность перемен, происходивших во второй половине XV века, могла бы вызвать головокружение даже у современного горожанина, привыкшего к непрестанной смене лиц и впечатлений. Что же испытывал человек той эпохи эпохи, когда люди измеряли время не минутами и секундами, а сменой зимы и лета, когда "старина" считалась высшим критерием истины?!

Люди дела, не склонные к умствованиям, — а именно таким был, вероятно, и наш герой Даниил Щеня — всецело предавались радостному ощущению созидания нового мира. Они не щадили себя и других в этой великой работе еще и потому, что были уверены: ее благосклонным зрителем является сам Всевышний.

Но и тогда уже некоторые наблюдательные люди с тревогой замечали: у молодого Российского государства оказалось каменное сердце. Современник и, быть может, собеседник Даниила Щени московский дипломат Федор Карпов в послании к митрополиту Даниилу (1522-1539) рассуждал так: "Милость без правды есть малодушество, а правда без милости есть мучительство, и оба они разрушают царство и всякое общежитие. Но милость, правдой поддерживаемая, а правда, милостью украшаемая, сохраняют царю царство на многие дни".

Эти слова Карпова не были пустой риторикой, "плетением словес". За ними мучительные раздумья над главным нравственным вопросом той эпохи: как примирить "правду" и "милость", Власть и Евангелие? Разумеется, этот вопрос существовал всегда. Но именно в ту эпоху, когда жил и действовал Даниил Щеня, он приобрел особую остроту: новое устройство общества влекло за собой и новое соотношение "сфер влияния" между "правдою" и "милостью". Понять весь драматизм ситуации можно, лишь взглянув на нее глазами людей той эпохи. А это возможно, лишь следуя реальному (от прошлого к будущему), а не ретроспективному (от будущего к прошлому) взгляду на ход событий.

Политическая раздробленность страны при многих отрицательных сторонах имела и свои достоинства. Русская земля в идеале мыслилась как сообщество равных суверенных княжеств и земель. При этом сохранялось и единство страны, которое утверждалось прежде всего единством языка, религии и династии.

При всех различиях князья были равны между собой. Разница в их положении определялась понятиями семейного характера: "отец", "сын", "брат". Расправа одного с другим рассматривалась как братоубийство. Причислив Бориса и Глеба к "лику святых" и заклеймив братоубийцу Святополка прозвищем Окаянный, то есть уподобившийся библейскому Каину, церковь признала братство князей важнейшей нравственной нормой.

Известно, что в ранний, "домосковский" период русской государственности существовало немало форм личной зависимости. Большинство их так или иначе было связано с поземельными отношениями. И все же крепостничество — и как юридически оформленная общегосударственная система, и как основополагающий принцип отношений между людьми — было порождением "московского" периода русской истории. Первый крупный шаг на этом пути совершил именно Иван III, ограничивший своим Судебником 1497 года право перехода крестьян от одного землевладельца к другому. Разумеется, этот шаг не мог не сказаться на всей атмосфере духовной жизни страны.

Пытаясь понять судьбу Даниила Щени и его потомков, мы должны обратиться к некоторым моментам истории русской аристократии. В период политической раздробленности (пользуясь старым термином — "удельный период") она имела очень большую свободу действий. Бояре могли переезжать от одного княжеского двора к другому, не теряя при этом своих вотчин. По существу, бояре были соправителями князей. Экономическое и военное могущество некоторых из них превышало могущество князей. Успех и благополучие князя всецело зависели от его умения ладить с аристократией.