Государевы драконы

«Драконы уважают лишь силу. С момента вылупления ты должен стать для них могущественным вожаком».

Поэтому он торопливо сунул в карман пистолет, который до сих пор так и держал прижатым к виску, и, шагнув вперед, опустил обе руки на влажную шкурку дракончика.

— Лежать, тварь, — сказал он твердым голосом и надавил.

Дракончик шлепнулся на бок и жалобно запищал. Бронштейн набрал пригоршню палых листьев и принялся обтирать малыша от слизи рождения.

— Лежать, тварь! — повторял он без конца. — Да тихо ты, чудище!

Дракончики один за другим выходили к нему из кустарника, привлеченные звуками человеческой речи.

«А что, если все эти месяцы они слышали меня сквозь скорлупу?» — подумал Бронштейн.

Зря или не зря происходили те монологи, а только он теперь о них отнюдь не жалел.

— Лежать! — велел он новым драконам, и те тотчас послушались.

Оттирая слизь, он видел, как проявлялся на шкурках будущий цвет. Его драконы были красными вместо черных.

«Красные, как пламя. Как кровь».

Некоторым образом это утешало его.

Безумный монах слышал разговоры о драконах. Люди все время болтали о них, но в последнее время тональность несколько изменилось, а он такие вещи всегда очень чутко улавливал.

Ходили смутные слухи о каком-то красном ужасе, что было несколько странно, ведь царские драконы были все черные. Он попытался нажать на своих информантов: судомойку, чистильщика ботинок, подростка, который выгуливал царских собак и спал с ними в конуре, — но ничего более определенного так и не добился.

Красный ужас. Иначе говоря, красный террор. Он пытался понять, что это значило. Тут могло быть и совсем ничего, и очень многое. Быть может, даже не связанное с драконами и покушениями на убийство. Дворец по самой своей природе естественная среда для заговоров. Он ими просто смердит, как плошка еды, забытая на столе и со временем завонявшая.

Но если заговор существует, он уже должен был бы пронюхать о нем. Более того — прибрать к рукам. И использовать в своих собственных целях.

— Разузнай мне побольше про этот, как его, красный террор, — шепнул он судомойке, тощей пигалице с кривым носом. — Тогда поговорим и о свадебке.

То, что сам он был уже женат, не имело никакого значения. Он просто собирался найти ей жениха, и она это знала.

— Разузнай мне побольше про красный террор, — сказал он чистильщику ботинок, — и я устрою так, чтобы тебя сделали ливрейным лакеем.

Тут он кривил душой. У мальчишки и для нынешней-то работы едва хватало мозгов. Ну что ж, он всегда сможет ему сказать: пытался, но не удалось.

Что касается псаря, ему он не стал вообще ничего говорить. Как внушала мать-старушка: «Слово не воробей, вылетит — не поймаешь». Подросток-псарь имел обыкновение разговаривать во сне. При этом он подергивался и скреб руками и ногами, как его четвероногие подопечные, когда им что-нибудь снилось. Это привлекало внимание, и речи псаря могли быть услышаны.

Правда, которую говорят крестьяне, не та правда, которую слышат знатные. Поднявшись из одного сословия в другое, безумный монах усвоил эту истину лучше многих.

— Разузнайте мне побольше про этот красный ужас, — бормотал он, заламывая руки и ни к кому конкретно не обращаясь.

Произнеся вслух мучивший его вопрос, он замкнулся в себе, стал беспокоен и молчалив. Гуляя по берегу замерзшей Невы, он пытался разложить по полочкам немногие крохи информации, которыми располагал. Впечатление было такое, словно Вселенная посылала ему очень хитро закодированные предупреждения. Обратившись к своему секретарю Симановичу, он попросил бумаги и написал письмо царю, где излагал таинственные знамения и пытался предупредить самодержца. Однако так и не отправил письмо, решив, что еще рано. Сначала он выяснит о красном ужасе что только возможно, а потом уж вручит письмо царю. Лично сам.

Красные драконы вели себя беспокойно. Они огрызались на своих проводников и дергали поводки. Бронштейн пытался сделать так, чтобы они двигались строем — он оставался единственным, кого они действительно слушались, — но сегодня даже и у него не все получалось.

— Почему они нынче такие? — спрашивали его.

— И почему ты их не приструнишь?

Говоривших звали Коба и Камо. Двое агентов, присланных Лениным понаблюдать за обучением драконов. Или «красного террора», как Ленин предпочитал их называть. Он, по своему обыкновению, не доверял никому, даже тем людям, которых сам выбрал. Он им ничего не сказал, только предупредил, что действовать предстояло в подполье. Они из этого сделали вывод, что придется шпионить. И собственно, не так уж ошиблись.

Бронштейн никак не мог отличить Кобу от Камо, и наоборот. И ему очень не нравилась их манера поведения. Высокомерная самонадеянность, помноженная на… на… Правильное слово все не приходило на ум.

— Драконы рождены для неба, — проговорил он с хитринкой. — Сидение под землей выводит их из себя. — Он пристально уставился на того, чьи усы выглядели погуще; кажется, это был Коба. — Попробуйте-ка их удержать!