Государевы конюхи

Данила поклонился в пояс.

— Да что ж ты молчишь-то? Язык проглотил?! Что о невесте не спросишь? Ошалел от радости, что ли? — Дед рассмеялся. — Я тоже ошалел, когда мне про свадьбу сказали. А было-то мне шестнадцать, самое время… А боялся как! Думал, из-под венца сбегу, стыд-то такой — все на меня с девкой глядят, а бабы в ухо скоромное шепчут! Не сбежал, сорок лет с моей Ивановной прожили, царствие ей небесное, и детей она вскормила, и внуков, и правнуков на рученьках подержала… дай Бог тебе с твоей нареченной не хуже…

Дед пригорюнился, затосковал, вспоминая милые деньки и годы. Данила стоял в дверях, не зная, как быть. Раньше бы деду объявиться с этой невестой!

— Стало быть, готовься, — велел дед. — Приоденься. Я Татьяне скажу — пусть она с бабами рукодельными уговорится, чтобы тебе рубаху нарядную сшили, простых рубах хоть с полдюжины. К Бухвостову-подьячему схожу — ради свадьбы тебе подарок от государя будет.

— А когда свадьба-то? — спросил растерянный Данила.

— Осенью, как водится, — дед покосился на дверной проем, уловив там некое шевеленье.

— А… а невеста?..

— Что невеста?

— Коли я ей не по нраву придусь?

Дед рассмеялся.

— Придешься ты ей по нраву! Еще что?

— Поглядеть бы на нее… В какой храм она молиться ходит?

— Пока на нее глядеть рановато. Да я тебе вот что скажу — я тебя, дурака, полюбил, и образину страхолюдную тебе бы не сосватал. А теперь ступай! Богдашка! Семейка! Тимоша! Поздравьте жениха!

Тут, откуда не возьмись, явились друзья, подхватили под руки, с шумом и гоготом поволокли прочь с конюшен, в домишко, где уж по случаю возвращения был накрыт по-мужски простой и скромный стол — две сулеи, чарки, две миски с пирогами, третья с капустой, четвертая с солеными огурцами, пятая с рыжиками, да блюдо с нарезанным салом, да другое — с орехами, пастилой и финиками.

Тимофей стал разливать по чаркам вино.

— Братцы-товарищи, откуда мне дед ту невесту выкопал? Кто-нибудь ее видал? Какова собой? — спрашивал разволновавшийся Данила.

— А кто его разберет! У него пол-Москвы в родне. Где-то которая-нибудь из баб присмотрела, да и сговорились. Ты не бойся, свет, бесприданницей не окажется, — утешил Семейка.

Вошли братья Анофриевы, вошел беспутный Родька, дружок Ваня вошел с приветливой улыбкой, в домишке стало тесно, здоровенные и плохо вымытые лапы лупили Данилу по плечам, выражая так свое соучастие в его радости и похвалу: вот дожил, признан на конюшнях достойным человеком и женится!

Суматоха в Данилиной голове достигла предела. Невеста вдруг какая-то, а что же Настасья? Прощай, стало быть, кума Настасья? Да ведь все равно нельзя на куме жениться, ни один поп не повенчает…

Упрямство вскипело. А нет же, рано прощаться с этой бесовкой… еще поглядим, кто кого!..

Конюхи взялись за чарки.

Начать должен был бы Тимофей, но его опередил Богдаш — поднял чару и крикнул зычно:

— Быть добру!

И конюхи откликнулись, малость вразнобой, зато от всей души:

— Быть добру!

Рига, 2007