Государи и кочевники. Перелом

— Кертык, да ты что! — принялись его успокаивать и другие, узнав, в чем дело.

— Брось, Кертык, пороть горячку! — повысил голос Петип.

— Ай, отстань… Ты же знаешь наш обычай. Первый муж за Джерен большие деньги заплатил, Джерен — его собственность.

— Если дело в деньгах, то можно собрать их и вернуть первому мужу, — сказал Петин. — Я сам займусь этим.

— А честь? — возразил Кертык. — Разве вернешь ее?

Пришел мичман. Следом за ним Надежда Сергеевна. Узнав о случившемся, оба призадумались. Действительно, Кертык "наломал дров" по простоте душевной. Но надо было помочь другу, и мичман, взвалив чувал с вещами на плечи, отнес его к себе домой. Надя взяла два хурджуна — с лепешками и чашками… Гвалт, возникший вокруг кибитки, привлек внимание горожан. Вскоре собралась целая толпа; люди спрашивали друг у друга, что произошло, почему бахши ломает юрту. Понять, что случилось, никто не мог. И вот уже появился пристав с тремя конными казаками.

— Эй, Кертык-бахши, ты что — с ума сошел?! Зачем тебе понадобилось среди ночи кибитку ломать?

— Провинился среди своих… Бежать хочет, — пояснил кто-то приставу. — Не уйдет — к утру голову снимут.

— Не снимут, — рассудил пристав. — Он пачпортный. А снимут — ответят по всем строгостям закона.

— Когда снимут, тогда и закон нипочем!

Столпившиеся принялись шутить и дерзить. И пристав сказал:

— Ну-ка, казаки, возьмите бахши с собой. В приставстве потолкуем. И свидетелей парочку.

Кертыка взяли под руки. Мичман оттолкнул казаков, сказал приставу:

— Он пока что не провинился. И без помощи может обойтись. А в свидетели возьми меня, господин пристав. И гляди, если что случится с Кертыком и его женой — пеняй на себя!

— Ишь ты, распорядитель, — недовольно пробурчал пристав. Однако, зная, с каким почтением относятся к бывшему мичману кизыларватцы, сказал беззлобно: — Ладно, пойдем, на месте разберемся.

Вскоре все сидели в мрачной каморке, толковали о происшедшем. Пристав составлял протокол и приговаривал сквозь зубы:

— Вот она, туземная служба! Только вчера получил телеграфный рескрипт от Комарова, что Тыкма-сердар переводится в Беурму. А сегодня этот Тыкма уже счеты старые сводит. Придется завтра послать к нему своих казаков. Пусть поговорят как следует.

Кертык молчал и хмурился. "Может быть, Тыкма и не думает о расправе? Может, и не скажет мужу Джерен, где она и с кем? Я сам наделал шуму… Ох, жизнь…"

XXIII

От пристава допрошенные ушли в полночь. Кибитка так и осталась наполовину не разобранной. Ночевал Кертык в бараке у Петина. Встал очень рано, поскольку за ночь не сомкнул глаз, думал, как ему жить дальше. Сидя на крыльце барака, он смотрел на свою кибитку. Чья-то черная собака бегала около нее, обнюхивая кошмы и кундюки. "Сатана проклятая!" — выругался Кертык и решил отогнать ее. Он встал и уже направился к кибитке, по тут увидел несколько всадников-туркмен. Среди них был и Тыкма-сердар. Сердце у Кертыка заледенело, язык сделался чужим. Он опустился на корточки и стал следить, что же будет дальше.

Всадники слезли с копей, окружили кибитку. Несколько человек один за другим кинулись внутрь. И тут из засады выскочили вооруженные казаки с самим приставом.

— Стой, ни с места! — заорал он не своим голосом и три раза подряд выстрелил вверх из пистолета.

Во дворах залаяли собаки, закудахтали куры, из дворов начали выглядывать любопытные. Тыкма, оказавшись в окружении казаков, злобно нахмурился.

— Господин поручик, — сказал он приставу, — хозяин этой кибитки — мой батрак. Я приехал взять его и увезти в Беурму.

— Не дури, Тыкма, не дури! Все знаем! — властно заговорил пристав. — Мстить ты приехал — вот зачем ты приехал. Комаров тебя в Беурму спровадил, а ты в отместку разбоем занялся. Ну-ка, пойдем в приставство — там разберемся.

Джигиты, видя, что их сердара берут под стражу, попытались вырвать его из рук казаков, но только усугубили дело. Казаки подняли стрельбу. А пристав распалился еще пуще. Введя Тыкму-сердара в канцелярию, приказал ему, чтобы написал клятвенное обязательство, что ни сам сердар, ни его люди не тронут Кертыка и Джерен. И когда Тыкма сделал, что от него требовали, пристав пригрозил:

— Ты думаешь, сердар, на тебя управы нет? Если случится злодеяние и с меня потребуют ответ, я тебя в Сибирь загоню! Тебя в сибирские рудники загоню, а сына твоего, который обучается в Петербурге, вовсе со свету сживу!

Тыкма смотрел на пристава и терпеливо ждал, пока он успокоится. Затем сказал:

— Ты не похож на царского слугу… Ты защищаешь оборванцев.

— Глупец ты, Тыкма, — усмехнулся пристав. — Да если я тебе отдам на расправу этих оборванцев, весь Кизыл-Арват на ноги поднимется. Разнесут твою Беурму. Тут таких голодранцев тыщи две, а то и больше. Начнется бунт — тут и тебе и мне несдобровать. Обоим место найдется. Если бедняки не убьют, так царь за неисправную службу разжалует и в тюрьму упечет! Так-то вот, сердар. Ступай и поразмысли как следует… Нам с тобой вместе жить, а потому надо жить с умом и рассудком!..

Тыкма возвращался в Беурму мрачнее тучи. Джигиты встретили его возле гор. Бывший муж Джерен пригрозил в гневе: