Государи и кочевники. Перелом

Там, наверху, где расположилась большая часть русского лагеря и штаб командующего, чувствовалось движение: командующий готовился принять Тыкму-сердара с достоинством. Вскоре с плоской вершины кургана на склон спустился с генералами и офицерами Скобелев. Он был в суконном мундире при погонах и в фуражке. Ему поставили раскладной стул. Садиться он не стал и сказал начальнику штаба, чтобы разрешили Тыкме приблизиться.

Тыкма, ведя Шейново в поводу, а другой рукой подталкивая сына, поднялся на Горку. Тысячи туркмен, казаков, пехотинцев, кучанских курдов, собравшихся у подножия кургана, застыли в тревожном ожидании. Приблизившись к командующему, Тыкма опустился на одно колено, дрогнувшим голосом произнес:

— Великий ак-паша, прояви милость и прими заблудшего. Отныне и навсегда сердце мое, мысли мои и воля принадлежат великому русскому императору. Клянусь верно служить ему!

С этими словами Тыкма положил к ногам командующего свою саблю и подтолкнул вперед мальчика.

— Великий ак-паша, — опять заговорил Тыкма, — чтобы никогда не посетили тебя сомнения в моей преданности, возьми с собой в Петербург моего сына и сделай его царским офицером.

— Вот за это спасибо! — воскликнул Скобелев и повторил: — Вот за это спасибо!

Командующий подошел к Тыкме и по-дружески обнял его. Склонился к Оразу, спросил, как зовут.

Во время этой небольшой церемонии толпы, стоящие у кургана, восторженно переговаривались, выкрикивали "слава" и с нетерпением ждали, что будет дальше.

Скобелев принял коня, торопливо похлопал его по крутой лоснящейся шее, словно устыдился встречи с ним, и отдал поводья одному из офицеров. Тот увел Шейново наверх, где стояли кибитки. Генерал вернул Тыкме-сердару саблю, еще раз пожал руку и громко заговорил:

— Господа текинские ханы и ты, Тыкма-сердар! Не нынче, так завтра вам надлежит представить списки всех именитых людей Ахала. Сии правители будут называться вашим же словом — аксакалы. Каждому аксакалу кладу жалованье за усердную службу государю императору триста рублей в год. Аксакалы будут носить форменные халаты, которые мы в скором времени вам пришлем… Управляться Ахалтекинский оазис будет общинно. Оседлые туркмены подчинятся аксакальствам, а кочевники — волостям. Население поделим на четыре участка. Баминский — от Кизыл-Арвата до Арчмана, Дурунский — от Сунчи до Кизыл-Арвата, Геок-Тепинский — от Егянбатыр-Кала до Безмеина, Асхабадский — от Безмеина до Гяурса. Отныне и навсегда для населения вводятся подати. С земельных участков — харадж, со скота и права торговли — зекат. Сроки взноса податей: харадж — в августе, зекат — в мае… — Скобелев замолчал, подумал, что еще сказать, и обратился к Гродекову: — Приглашай ханов наверх…

Здесь, на Горке, армейские повара с помощью солдат расстелили в кибитках трофейные ковры, разложили на них посуду, ложки, вилки, пиалы — все, что имелось в вещевом складе. Гродеков распорядился выставить на ковры ром и водку, приготовить несколько казанов плова и побольше зеленого чая.

Казаны и кубы с кипятком задымились еще до начала церемонии. И теперь, когда ханы всех тридцати селений, от Кизыл-Арвата до Гяурса, поднялись на курган и стали усаживаться в кибитках, обед был готов. В кибитку вместе со Скобелевым и Гродековым вошли Тыкма-сердар с сыном, Софи и Худайберды. Остальные заняли места в других юртах. Заиграл на дворе духовой оркестр. Ханы, уже слышавшие эту оглушающую музыку, но не привыкшие к ней, зашевелились в смятении. Музыка вызывала тревогу, ошеломляла своими ужасными звуками. Сын сердара, Ораз, затравленно начал озираться и, не выдержав, заплакал. Тыкма шлепнул его по затылку. Ораз испуганно затих. И сам Тыкма не удержался, выругался:

— Проклятье, как вы могли додуматься до таких труб!

Скобелев и Гродеков, видя, как "чутко" реагируют туркмены на музыку, рассмеялись.

— Ничего, аксакалы, — сказал командующий, — привыкнете. Научитесь понимать русскую речь — поймете и музыку. Но сначала надо научиться пить водку. Давай, Гродеков, наливай!

Начальник штаба, посмеиваясь, налил водку в пиалы и подал в руки по пиале каждому хану, кроме мальчика. Затем налил Скобелеву и себе. Тыкма-сердар хотел было возразить, скривился и зажмурил глаза, но Скобелев сказал сердито:

— Не вздумай упорствовать, Тыкма. С русскими надо — по-русски!

Тыкма понюхал содержимое пиалы и закашлялся.

— Вах, сгори моя душа! — воскликнул Софи и опустошил пиалу первым.

Генералы рассмеялись и тоже выпили. Решились наконец и Тыкма с Худайберды. Покривились, поморщились, повздыхали, несколько раз упомянули аллаха и, выпив, заговорили оживленно.

— Вах, побывать бы в Петербурге, — сказал Тыкма. — Там, наверно, не то, что у нас. Это правда, ак-паша, будто бы царский дворец из хрусталя и золота?

— Правда, сердар, — отозвался Скобелев. — Давай-ка еще выпьем, а то слишком быстро ты о дворцах заговорил. Впрочем, поедешь вместе с сыном в Петербург. Сына твоего устроим в военную гимназию, а тебя я представлю государю.

— Ак-паша, ты мудрый из мудрых! — с благодарностью отозвался Тыкма.