Государи московские. Книги 6-9

Пусть он и зря потратил серебро в Орде, но хоть клятого Идигу боле там нет. И не воротит? Пожалуй, и не воротит уже, эмирам надоскучила еговая власть! А Тохтамышевы дети? Не лучше бы было без них? Бают, Зелени-Салтана видели у Витовта в Киеве. И опять тесть будет торговать Русью? Сговаривать ежели не с Тохтамышем, дак с еговыми детьми? Когда это окончит! Когда наконец Русь будет зависеть токмо от самой себя! А то все – не хан, так Витовт! Взял, вишь, триста тысяч золотых… Не сам-один, с Ягайлой взяли! Сколь еще кто из них получит! Ягайло-то хоть и ленив, да хитер! Поди, и нынче думает, как бы двоюродника уморить, да Литву забрать под себя! А Софья все «батюшка да батюшка…» Надоело!

Перевесясь через резные балясины ограды, Василий крикнул доезжачего.

– На охоту, батюшко? – радостно отозвался тот. И когда Василий подтвердил кивком головы, заспешил упредить загонщиков, псарей и дружину.

Не заходя в терема, переходами, спустился в нижние сени. Постельничего вызвал, потребовав принести дорожный охабень и зипун охотничий, зеленый. «Нож не забудь!» – крикнул. Все же сборы заняли время. Надо было переменить сапоги и порты, достать саадак[178] и колчан, рогатину, короткий охотничий меч, и когда уже вовсе был готов, и хорты в сворах, и дружина верхами сожидали его во дворе, показалась Софья, в туго застегнутом охотничьем зипуне, разом обтянувшем и означившем грудь, в рыжей лисьей шапке, в перстатых рукавицах, в короткой, до щиколоток, юбке, в какой удобно сидеть на лошади, и невысоких сапожках. Глянула победно: «И я с тобою!» – произнесла. Приняла охотничий нож и взлетела в седло подведенного ей аргамака.

Василий закусил губу, давешняя почти старуха обернулась у него на глазах почти молодой женщиной. Она расправила княжеское корзно[179], закрывавшее круп лошади, и крепче уселась в седло. Аргамак танцующею иноходью понес ее за ворота. И разрешения не спросила у мужа своего! Как встарь! С невольным восхищением Василий поглядел ей вслед и тронул коня.

Все-таки, пока ехали подолом, пока проминовали посад, и псари вели на сворах повизгивающих от нетерпения хортов, не давая разбегаться по сторонам, а смерды, оставляя работу и вглядываясь из-под руки на княжескую охоту, провожали глазами дорогих коней в узорной сбруе и разряженных доезжачих и загонщиков, – все то время, не умеряя конской рыси, Василий думал о государственных делах, прикидывая, как ловчее замирить нижегородского князя, и как вновь обойти Витовта, не давши ему влезть в новогородские заботы.

Но вот они выехали в осенние луга, но вот первый, еще не перелинявший косой рванулся из-под сенной копны, утекая от собак, что с воем и криком устремили следом, и он все забыл, отдаваясь бегу коня. Удивительное чувство возвращенной молодости охватывает, когда рвется под тобою дорогой конь, и летит земля, и со свистом склоняются травы, и там, впереди, под дружный перезвон собачьих голосов замаячит серая ли спина убегающего волка, или рыжий лисий хвост, или бурая щетина кабана, летящего с визгом со всех ног почти по воздуху, меж тем как псы, изгибаясь и окружая, все более нагоняют и нагоняют его. И тот незабвенный миг, когда, отбросив стремена и выпрямляясь в седле, падаешь в гущу рычащих и воющих собачьих тел и вонзаешь охотничий нож в тугую плоть загнанного зверя…

А потом – потом все остальное доделывают доезжачие и псари. Оттаскивают от туши скулящих псов, связывают лапы зверя и подымают тушу на пружинящей жерди, которую понесут холопы на плечах либо укрепят в ременной беседке меж двух конских спин, дабы так довезти до дому. Мелкую дичь, и даже пушистую рыжую лису, лесную красавицу, укрепят на седле, чтобы видно было, что охотник не пустой возвращается с поля. И, конечно, по чарке хмельного подносят загонщикам, доезжачим и псарям, а те порою и «Славу» споют господину. И тут хмурое до того небо раскроет глубокую осеннюю синеву и солнечным золотом обрызнет пестроцветные пажити и оранжевое великолепие осенних рощ. А воздух! Несравнимый ни с чем воздух осени! Где и запах вянущих трав, и аромат хвои, и грибная прель, и пьянящий душу запах далеких земель, сказочных стран, распростертых там, за морями, за лесами, за краем неба, по которому текут волнистые облака, да с далеким трубным криком тянут и тянут на юг вереницы гусиных и журавлиных стай, пролетают лебеди, сказочные птицы темных преданий далекой, чудской еще, языческой старины… И хочется туда, за окоем, в земли незнаемые, подалее от споров и ссор, от княжеских усобиц и боярской спеси, от всего того, что мельчит и принижает то высокое, что дано нам Всевышним один-единственный раз, и имя которому – жизнь!

По дороге домой, усталые и радостные, они ехали рядом, и Соня невзначай прошала: «Юрко все еще в Галиче?» Василий кивнул рассеянно и охмурел ликом. Повседневность, с ее суетой и заботами, вновь вступала в свои права.