Государи московские. Книги 6-9

И вдруг жгучий стыд облил его с головы до ног, а он не так же ли поступил ныне, как тот неведомый предатель Вук Бранкович? И что в самом деле было бы с батюшкой, не выступи Боброк с засадным полком в решающий миг боя? Погиб на Дону, как деспот Лазарь на Косовом поле! И Русь была бы захвачена врагом! И нашлись бы бояре, готовые служить Мамаю, ползать на брюхе перед ханом, угнетая свой народ, ради милостей иноземных – кусков с чужого барского стола! Когда люди мыслят о Родине? И когда перестают (устают) ее любить?

Турок было больше в пять раз! И мастер говорит, что они бы победили, кабы не измена Вука! И не с того ли, не с измены своих, начинается всегда и всюду гибель языка, гибель племени? Ибо съединенный сам в себе народ неодолим, и не уступит никакому врагу!

Василий уже не слушал того, что говорил ему Лазарь, который сейчас хвалил Русь и русичей. Перед ним открылись на миг безвестные глубины пространств и времени, и смутно овеяло воплощенным лишь в грядущих неблизких столетиях. Но когда-то дойдут, узреют русичи и горы, и ширь южных морей, когда-то Русь обнимется с возрожденною Сербией. Все это будет «когда-то», и лишь смутною тенью промаячило ныне пред ним. Он встряхнул кудрями, опоминаясь. Молча взял сербина за предплечье и сжал, ничего не сказав. Нет, у них на Руси не будет Косова поля, не должно быть! Будет великая страна, в которую пока не верит даже его венчанная жена Софья, упрямо полагающаяся на своего отца, Витовта, а не на русичей, доселе которующих друг с другом. Он спускался по ступеням, изредка взглядывая на чудовищный механизм, молчал и думал.

С Киприаном уже было добыто согласие, что тот нынче отпускает в Новгород архиепископа Ивана. Сам Киприан двадцатого июля отъезжает в Литву, к Витовту, и на Киев. Будет хлопотать о том, чтобы не разделилась вновь единая русская митрополия, будет бороться с латинами, чающими закрыть православные церкви в Галиче и на Волыни, будет торговаться и хитрить, будет ставить епископов и скакать в тряском возке день за днем воистину бессмертный железный старец, коего Василий начинал ценить все более и более, вполне понимая только теперь, почему великий Сергий стоял за него, и именно Киприана, а никого иного, прочил на русскую митрополию.

* * *

Жизнь шла. Василий решал дела, заседал, мирил тверских князей, охотился. Софья родила еще одну дочерь, Василису, и осеннею порою опять понесла, уверяя Василия, что на сей раз будет сын. Бояре лукавили с ханом, ссылаясь на недород и моровые поветрия, уменьшали «царев выход», наполняя княжескую казну. Брат Юрий, опять не без умысла, взял на себя заботу о Троицкой обители. К октябрю наконец-то была окончена, на деньги самого Василия Дмитрича, каменная церковь Успения Богоматери в Симонове, основанная еще Федором, в бытность его архимандритом и настоятелем Симоновской обители.

В срок выколосились хлеба. В срок жали рожь.

В сентябре татары изгоном пришли на Рязань, и Федор Ольгович удачно отбил набег и отбил захваченный было полон.

Осенью и в начале зимы чередою происходили важные смерти: умерла вдова Олега Иваныча Рязанского Евпраксия, умерла великая княгиня Евдокия Тверская, мать тверских князей, которая так и не сумела помирить сынов своих. Умерла супруга Ивана Михайловича – Марья. И совершилась одна благая смерть: умер на Городце суздальский князь Василий Кирдяпа.

А зимой, о Великом Заговенье, Витовт захватил псковский город Коложу и стоял под Вороначом. Псковичи прибыли на Москву с жалобою. Начиналась вновь ратная страда, но нынче Василий уже не намерен был уступать Витовту.

Глава 22

Киприан на этот раз, возвращаясь в Москву, почуял вдруг, что очень устал, устал больше, чем когда-ни-то и как-то безнадежнее. Шел снег, но земля еще не была вдосталь укрыта и на выбоинах сильно встряхивало. Он полулежал на подушках, застланных холстиною, безвольно отдаваясь колыханию и дорожной тряске владычного возка. Объезд волынских епархий дался ему на сей раз с огромным трудом. Когда он рукополагал во Владимире волынском во епископа попа Гоголя, то у него закружилась голова, и он упал бы, не поддержи его иподьякон. Но и все бы ничего! Воистину добил его съезд Витовта с Ягайлой в Милолюбе. С Ягайлой наехала масса польских ксендзов и римских прелатов и монахов Францисканского ордена. Они так и кишели вокруг, не давая ходу православным служителям, то и дело задерживая даже и самого Киприана, вынужденного, в конце концов, попросить Витовта о защите и вооруженной охране для него, как для верховного главы православной, самой многочисленной по числу прихожан, церкви Литвы. «Великой Литвы и Руссии!» – пробормотал Киприан почти про себя, тяжело чувствуя в сей час весь издевательский смысл этой формулы, применяемой сплошь и рядом в государственных хартиях литовского великого княжества, где даже деловая переписка велась не на каком ином, а на русском языке!