Государи московские. Книги 6-9

Верую, что от обители Кирилловой свет духовный распространится по всему Северу. А наставления старцев, а пример святой жизни, подаваемый ими малым сим? Заветы Сергия и свет, исходящий нань, не угасли и в нашем веце, но пошли вширь, распространяясь и просвещая землю Русскую, и житие преподобного, которое ты, Епифание, возможешь написать, надобно всем им, всем подвижникам, ученикам и последователям великого старца. И запомни, что без памяти о славном прошлом своем народ перестает быть народом. Что без Бога человек становит зверообразен, и только духовное начало делает нас людьми! Иначе тотчас одолевает Сатана, и мир неустранимо идет к гибели. И что великие государства, с армиями, богатствами, многолюдством, вельможами прегордыми, рушились в прах, теряя духовную скрепу свою. И что ничто не способно спасти страну, потерявшую высоту духовности! Иначе сказать, ничто не спасет народ, потерявший Господа!

Никон замолк, выговорившись. Епифаний сидел, красный от смущения, возможно, впервые поняв до конца, что труд его, казавшийся поначалу малым и жалким, ныне стал подвигом, свершить каковой заповедано ему Высшею Силой.

Темнело. В слюдяном оконце меркла, разливаясь и потухая, вечерняя заря. Мерно и звонко начал бить колокол, подвешенный пока на вешалах из двух бревен с перекладиной.

– Колокол, чую, жив? – вопросил Епифаний.

– Жив! – отозвался Никон. – Когда жгли монастырь, упал и угряз в землю, но уцелел, и татары не увезли с собой!

Оба одинаковым движением поднятых рук осенили себя крестным знамением, и оба враз поднялись к вечерней молитве.

В вышине, над притихшей, примолкшей землей, погружающейся в прозрачный сумрак ночи, загорались мерцающие лампады звезд. Лес, отодвинутый от обители, стоял задумчив и хмур, уже без ропота, без воя и свиста нечистой силы, навсегда прогнанной с Маковца молитвами преподобного. Неоконченные монастырские постройки смутно белели в темноте. Иноки, черными тенями выбираясь из келий, землянок и шалашей, со всех сторон спешили к церкви. Храм был еще не свершен, и служба шла в притворе. В отверстые двери храма потаенным сверканием свечного пламени сиял временный иконостас. И туда, в красное нутро церкви, заходили, склоняя головы, послушники и черноризцы. Земля стоит верою, вера жива праведниками, они же суть – красота земли.

В эту ночь, отстояв вечерню в новорубленном храме, Епифаний не лег спать, а положив перед собой лист александрийской бумаги и жарко помолясь перед тем, начертал первые слова своего бессмертного «Жития»[177], бессмертного и потому, что бессмертна в Русской земле память преподобного Сергия, и потому еще, что Епифаний сумел-таки написать об этом. Никон не без умысла предоставил Епифанию, невзирая на днешнюю тесноту и неустроенность, отдельную рубленую келью. Духовный труд требует сосредоточения и одиночества, требует тишины, в которой нисходит на творца свыше то, что люди зовут вдохновением творчества: Божий Дух, собирающий ум и направляющий руку пишущего.

Глава 40

– Ну, и чего ты добился, рассорясь с родителем моим? – кричала Софья, по-рыночному уставя руки в боки. – С Новым Городом доселе пря, Суздальские князи опять немирны суть! На Лыскове наших побили, уж лучше Юрия бы послал, чем своего Петра… Да, да, своего! Монету ему позволил чеканить, эко! Перед всеми братьями на выхвалу! С батюшкою у тя котора за которами, а толку? А они нынче с Ягайлой к Марьину городу ходили, окуп получили с рыцарей, триста тысяч золотых! Триста тысяч! Тебе таких денег и во снях не видать! Двина опять за Новым Городом! Пожди, они у тя и Вологду, и Белоозеро, и Устюг возьмут! Не лучше было с батюшкою вместях утишать новогородцев?

– А там и Псков с Новым Городом потерять, и Карельскую землю свея захватит тем часом! – глухо и злобно отвечал Василий жене. Последнее время они чаще ругались, чем любились друг с другом. Софья ожесточела от постоянных и неудачных родов, от постоянных сыновьих смертей, горько завидовала двоюродной сестре, жене Юрия Дмитрича, которая рожала мужу здоровых сыновей. Подросший Иван, единственный наследник, единая надежда родительская!..

Сейчас она была вовсе некрасивой, и Василий с грустью понимал, что временами почти уже не любит жену: бесили эта ее упорная приверженность своему отцу, и резкий смех, и самоуправство с прислугой, вспышки гнева, когда она наотмашь била по щекам холопок и сенных боярынь своих… Но приходило признать с горем, что во многом Софья оказывалась права. И что нижегородских Борисовичей, невзирая на пакостный погром Владимира, надо приветить добром, по слову старца Кирилла, а не кидать против них все новые и новые рати… Отыграться следовало на Великом Новгороде, да и то только после того, как разрешится нынешняя пря с Витовтом… Лаяли, вишь, и бесчествовали его! А две лодьи детских трупов под Вороначем, ето как? Не пес разве? Ты же когда-то сам был крещен в православие, тесть дорогой! Почто ж детей-то поубивал, поморозил? Такого-то и нехристи не часто творят!