Государи Московские. Ветер времени. Отречение

Он обладал к тому не частым среди сильных мира сего умением видеть грядущее. В путанице днешних, сиюминутных забот и дел прозревать неясные зовы далеких веков. Именно он, Константин Васильич Суздальский, начал заселять Поволжье, создавая здесь, в глухих мордовских лесах, основу будущего промышленного центра Великой России. Ему принадлежит честь превращения Волги в великую русскую реку. И делал он это тогда, когда испуганная и разоряемая Русь устремлялась к северу, в глухие дебри Заволжья, на Сухону, Вагу и Двину. Когда Русь отступала, он первым означил и повел наступление ее, смело перенеся столицу Суздальского княжества в Нижний Новгород, на край земли, край, обращенный к Орде, к дикой степи, к землям чужим, мордовским и все еще едва знаемым…

…Вот он стоит – высокий, уже седой! Хватило сил, ума, настойчивой деловитости, не хватило малого – времени жизни! В 1354 году ему уже было семьдесят лет… Стоит, запахнув долгую ферязь, в бобровой шапке, чуть выставив вперед короткую седую бороду. Князь дальнозорок, и ему хорошо видны не только рубленые сосновые городни крепости, сбегающей вниз, к причалам, но и лабазы, и лавки, и лодьи, насады, учаны и паузки, облепившие берег, и дальние, за Волгою, луга и леса, красные боры, волнисто уходящие в еще не покоренные дали.

За ним высит над кручею недавно свершенный храм Боголепного Преображения, куда он перенес из Суздаля древний, греческого письма, образ Спаса – великую святыню своей земли. И, подобно лавре Киевской, духовный кладязь также открыт в его новой столице! Невдали от города, в пещерах, живет и проповедует, подобно великому Феодосию, и уже отстраивает монастырские хоромы монах Дионисий, пламенный проповедник, зовущий князя к открытой борьбе с Ордой, о чем, к сожалению, знают уже и в Сарае! Но как скрыть до времени святого мужа, к которому идут не сотни уже, а тысячи? И время то, время подвига ратного, еще не подошло, не наступило! По дороге и на дороге странно неодолимая Москва, неясный Ольгерд (пока, противу Москвы, союзник, а далее – кто знает?), и Тверь, на время – о, только на время! – вышедшая из тяжкого спора о вышней власти, и Новгород Великий, что стоит в начале пути, конец которого означен его Новгородом, Новгородом Низовским, Нижним. Новгород Великий, о который ломалась не раз и не два тверская сила и который теперь, к великой удаче суздальской, дружен ему и о нем хлопочет в Орде! И митрополия, которая, ежели Алексия одолеет Роман, тоже должна откачнуть от Москвы…

Впрочем – думал ли о том суздальский князь? Был ли он против Алексия? Но прежде спросим себя: кто был тот самый Роман, соперник Алексия, едва не перемогший его в споре о митрополичьем престоле?

Греческий историк Григора сообщает, что Роман «родственник по жене свояка королева» (то есть Ольгердова). Но свояком Ольгерда, кроме Семена Гордого, был тверской (Микулинский) князь Михаил Александрович, на сестре которого, Ульяне, был женат вторым браком Ольгерд. Связь Романа с тверским княжеским домом и вообще с Тверью проглядывает очень ясно хотя бы в том, что Роман в споре с Алексием посылал за деньгами в Тверь, и тверское духовенство ему платило. (Что и явилось причиной последующего нелюбия Алексия к тверскому владыке Федору.)

Но жена Михаила Александровича Евдокия – дочь суздальского князя Константина Васильевича. Таким образом, ежели Роман – родич Михаила Александровича по жене, то он родственник, ни более ни менее, суздальского княжеского дома! А с Тверью его породнила, возможно, последующая монашеская стезя. (По каким-то причинам все-таки именно Тверь помогла Роману деньгами!)

Спросим далее. Ну а кто же тогда этот Роман? Сведения о князьях суздальских у нас чрезвычайно скудны. И мы не ведаем, например, было ли мужское потомство у старшего брата Константина – Александра Васильевича. Роман мог быть, скажем, неизвестным его потомком или, скажем даже, неизвестным сыном Анны, первой жены самого князя Константина Васильевича, каковая была гречанкой, дочерью греческого манкупского князя Василия. Все прочие дети Константина – от второй жены и родились достаточно поздно: младшие, когда отцу уже подходило к пятидесяти годам.

Однако представить, что старший сын суздальского князя ушел в монахи и об этом не осталось никаких следов в летописях или житиях, тоже трудно. (Но, во всяком случае, скажем и то, что Роман был немолод – он умер вскоре, по-видимому в преклонных годах – и, безусловно, очень образован.)