В литературе малого народа не последнее место принадлежит Синявскому (псевдоним Абрам Терц). Как справедливо отмечалось, это был типичный продукт советской социальной системы, рожденной большевизмом, пронизанный двоедушием, двоемыслием, двоечувствием, двоесловием[262]
. Прошедший через систему советских лагерей, в строительстве которой активное идейное участие приняли предыдущие поколения литераторов малого народа, Синявский ненавидел Россию и почти в каждом своем «сочинении» стремился ее больнее ударить: «Россия — сука, ты ответишь и за это...», «Либо миру быть живу, либо России». Причем свое извращенно-патологическое представление о России он, как и другие представители малого народа, пытается распространить на весь великий Русский народ. В одной из своих книг Синявский как бы выдает всю суть культуры малого народа, рожденного революцией, а в дальнейшем ради торжества ее «идеалов» создавшего концентрационные лагеря и объявившего всеобщий террор. Малый народ воспринимает русскую жизнь как блатной на нарах и видит в ней только то, чего ему в ней больше всего близко, — насилие, эротику, безобразия, хаос. «Как только вековые устои, — пишет Синявский, — сословная иерархия рухнули и сменились аморфным равенством, эта блатная природа русского человека (правильнее — представителей малого народа. —Позднее, уже после выхода из лагеря, Синявский выпустил одну из самых гнусных в истории русофобии книгу — «Прогулки с Пушкиным», содержавшую откровенное глумление над великим русским поэтом. Совершенно фальшивая, манерная и придуманная книга выплескивает ушат мерзких ассоциаций, главная цель которых была опоганить даже не Пушкина, а Россию вообще, великую русскую культуру.
Другой представитель литературы малого народа В. Ерофеев посвятил свою «творческую жизнь» воспеванию самой похабной стороны социального дна. Продолжатель жанра «романтики дна» еврейских литераторов начала XX века, Ерофеев подробно изучил надписи в общественных туалетах, «своеобразную поэзию нужников».
Шумным успехом среди интеллигенции малого народа пользовался один из ее наиболее ярких представителей еврейский бард В. Высоцкий. Не лишенный эмоционального таланта и за это принимаемый частью русских людей, деформированных десятилетиями космополитической власти, этот бард тем не менее был глубоко чужд России, примешивая в ее народную культуру несвойственные ей уголовные, блатные нотки. Как справедливо писал русский поэт С. Ю. Куняев: «Высоцкий многое отдавал за эстрадный успех. У «златоустого блатаря», по которому, как сказал Вознесенский, должна «рыдать Россия», нет ни одной светлой песни о ней, о ее великой истории, о русском характере, песни, написанной любовью или хотя бы блоковским чувством... Знаменитый бард ради эстрадного успеха, «ради красного словца» не щадил наших национальных святынь... Песни (его)... не боролись с распадом, а, наоборот, эстетически обрамляли его».
Литераторы малого народа проявили немало усилий для раздувания славы И. Бродского, пытаясь его представить крупнейшим поэтом. Беззастенчиво они обходили русских писателей, убеждая их подписаться под телеграммой в защиту Бродского. И не у каждого из них хватало смелости отказаться. Некоторые боялись, что их отказ будет расценен как проявление антисемитизма, и поэтому соглашались. Явно по этой причине подписался и выдающийся русский литературовед К. Чуковский, который записал в своем дневнике: «Кома (В. В. Иванов, литератор, масон. —
Выступить с осуждением антисоветских, по сути дела, антирусских произведений литераторов-диссидентов и космополитов было большим гражданским мужеством, чем, опираясь на поддержку западных средств массовой информации, клеветать на свою Родину. М. Шолохов не побоялся выступить с осуждением Синявского и Даниэля на XXIII съезде КПСС, позднее на IV Всесоюзном съезде советских писателей, открыто высказался о «ревнителях свободы печати». «Мне стыдно, — писал великий русский писатель, — не за тех, кто оболгал Родину и облил грязью все самое святое для нас. Они аморальны. Мне стыдно за тех, кто пытается взять их под защиту, чем бы эта защита ни мотивировалась»[265]
.