Государственная недостаточность. Сборник интервью

Приведу интересный пример, сам недавно вычитал. Михаил Булгаков женился последний раз на женщине достаточно сложной и требовательной. В 1938 году он, уже будучи автором «Мастера и Маргариты», принимает участие в конкурсе на лучший учебник по истории для пятых-шестых классов. Он отложил все ради написания этого учебника только потому, что была объявлена премия победителю – тридцать тысяч рублей.

Он не голодал. Он хотел жить так, как он жил в период триумфальной «Зойкиной квартиры», в период «Дней Турбиных». Он хотел жить хорошо. Это совершенно нормально. Но человек ради того, чтобы хорошо жить, должен работать, а не продаваться.

Я следующим образом делю современную интеллигенцию. Одни, чтобы жить хорошо, работают на износ, берутся за любую работу, оставаясь при своих взглядах. Например, я десять лет был убежденным антиельцинистом, за что меня и с телевидения выгоняли.

А есть другие люди, которые тоже терпеть не могли Ельцина, но пошли работать в услужение режиму, говорили то, что они не думают. Они больше зарабатывали, чем я. Зато я сейчас чувствую себя человеком, который за десятилетие поношения и разгрома страны ничего не сделал для поддержки этого человека, а боролся за то, чтобы ельцинизм кончился как можно скорее.

– И что? Ельцин ушел потому, что у него срок кончился.

– Он ушел досрочно. Это важно.

– Но ведь не потому, что вы против него боролись. Он же не испугался вашей борьбы с ним.

– Испугался. Но это не значит, что это сделал именно я. Таких людей было много. Кончилось тем, что он стал самой ненавистной фигурой. Это сделали мы.

– Насколько я заметил, в московской творческой интеллигенции преобладают державники. В провинции ваши коллеги, как мне кажется, больше думают о самом искусстве.

– Знаете, можно думать о державе и писать лирические повести. Меня часто обвиняют, что у меня много эротических мотивов в прозе. Один критик даже назвал мою прозу «вагинальным реализмом». Но гражданское самосознание не обязательно должно быть именно у писателя. Оно может быть у инженера, у врача, а может и не быть. Я встречал врачей, которые были страшными патриотами. И встречал врачей-либералов, которым все равно, где жить: «Да какая разница, где я буду жить: в России, в Канаде, в Китае? Психи и в Китае есть, я же психиатр».

– А с кем вам интереснее общаться – с московскими коллегами или провинциальными?

– Тут все зависит от личности. В Воронеже есть такой прозаик – Вячеслав Дегтев, с ним всегда интересно разговаривать. В Перми есть замечательный поэт Игорь Тюленев. С ним мне тоже интересно общаться.

– И о чем вы общаетесь?

– Обо всем. О литературе, о политике, о женщинах. О чем обычно общаются с человеком, который тебе и духовно, и энергетически близок?

– А вообще, писатели дружат между собой?

– Между творческими людьми дружба всегда сложна. Искусство – это, в общем-то, состязание за кубок вечности. Его все хотят получить. Даже самая нежная дружба предполагает здоровое чувство соперничества. Я в принципе предпочитаю общаться с людьми, профессионализм которых уважаю. Знаете, чем отличается талантливый человек от неталантливого?

– Чем?

– Талантливый человек, получив информацию, совершает с ней очень сложную работу. Она в нем переходит в новое качество. Он как бы выжимает квинтэссенцию. А неталантливые люди просто пропускают ее сквозь себя, как испорченный желудок – пищу. Поэтому они, как правило, многоговорящие и многопишущие. Скажите, как может человек в год по три романа писать? Мне мнения этих людей неинтересны. Они, как правило, эдакие попугаи – то, что говорят в комнате, они потом повторяют на своем попугайском литературном языке. Большая часть современной литературы – это попугайская литература.

– Вы многого добились в жизни. Вы – профессионал, и ваши повести есть в школьной программе. А есть для вас сегодня непререкаемые авторитеты? Те, к чьему мнению вы прислушиваетесь?

– До последнего времени таким авторитетом для меня был Владимир Николаевич Соколов. Помимо того, что он был гениальным лириком, он был еще человеком очень глубокого иронического ума, что мне особенно близко. Он умел одной полузаметной шуткой оценить довольно сложное явление. Таким же серьезным авторитетом для меня был недавно умерший Вадим Валерианович Кожинов.