Государственная недостаточность. Сборник интервью

И как только я пришел в газету, то сразу сказал: «Стоп, мы становимся газетой всех думающих людей. Нас не интересует, кто ты – либерал, патриот или монархист. Есть у тебя идеи – высказывай, полемизируй, спорь!» И так мы сразу расширили спектр газеты. Но ведь как устроен российский либерал? Он свободу слова понимает только для себя: «Свобода слова есть тогда, когда я могу говорить все, что думаю. Но это совсем не значит, что и мой оппонент может говорить все, что он думает. Да еще в газете, где говорю я». И перемена жутко возмутила многих, даже тех авторов, которых, кстати, мы продолжаем печатать. Возмущает именно то, что рядом с ними в газете появились авторы, придерживающиеся иных взглядов. Более года раздражение накапливалось. В итоге эти раздраженные люди выбрали для своего демарша журнал «Новое время». И, как вы справедливо заметили, половину наврали. Потому что наши дела гораздо лучше, чем у того же «Нового времени». Хотя, конечно, проблемы есть. А у кого их нет?

Но главное, за всем этим стоит принципиальное непонимание, что подлинная демократия – это когда присутствуют все идеи и побеждает наиболее привлекательная для всего общества. И если завтра выяснится, что наиболее привлекателен социализм – значит, надо будет возвращать социализм. А то ведь как получается? Капитализм нужен потому, что мне, живущему на гранты Фонда Сороса, он нравится. А то, что он не нравится многим другим, не важно. Все они в таком случае – «агрессивно-послушное большинство». Именно людей, в свое время обзывавших народ агрессивно-послушным большинством, очень не устраивает нынешняя позиция «Литгазеты». Если у нас присутствует и другая точка зрения, мы – по их логике – черносотенцы, красно-коричневые и мерзавцы.

– Вспоминается Башмаков – герой книги «Замыслил я побег…». Споря о том, почему страна, «казавшаяся несокрушимой, вдруг взяла и с грохотом навернулась, словно фанерная декорация, лишившаяся подпорок», он пришел к выводу: «Нельзя радоваться чужому больше, чем своему, нельзя ненавидеть свое больше, чем чужое, нельзя свое называть чужими именами. Нельзя! Есть в этом какая-то разрушительная тайна». Но все ли так думают? Недавно вы посетовали, что в среде творческой интеллигенции, особенно столичной, антисоветскость постоянно гальванизируется.

– Мы в истории крушения советской цивилизации имеем почти беспрецедентный пример предательства элитой государственных и национальных интересов. Реформы определяли люди с западной ориентацией. Они, быть может искренне, хотели, чтобы у нас было так же, как там. Они не понимали, что Россия – совершенно особый мир и что все цивилизации в мире идут своим путем. Искусственное перенесение форм, выстраданных англо-американской цивилизацией в иных исторических обстоятельствах, приведет к их отторжению (перед тем, как сделать человеку какой-то имплантант, проводят миллион анализов). Понятно, что это близко нескольким тысячам людей, которые больше живут на Западе, чем в России. Но определяют-то жизнь страны не они, а миллионы людей, живущих по иным принципам и традициям.

Да, к советской эпохе можно относиться по-разному. Я даже не буду говорить про космос и атомное оружие. Хотя и это важно. Но при всех чудовищных и кошмарных провалах советской власти население страны увеличивалось. И мы не потеряли ни один народ. А сейчас, вступив на европейский путь, население страны сокращается на миллион в год. И у нас миллионы беспризорных. А ведь качество государственной системы определяется по глобальным показателям. Да, раньше давились за водкой и за колбасой. Хорошо это? Ужасно. Но, отдавясь, люди приходили домой и почему-то делали детей, а потом воспитывали их и давали им образование. И никто не голодал. А сейчас при всем московском изобилии, отъехав на несколько десятков километров от столицы, можно найти деревню, где люди сидят в голоде, холоде и темноте. И когда на одну чашу весов ставишь полные московские магазины и обожравшихся буржуев, а на другую чашу – обнищавшую Россию, то возникает вопрос: а в чем привар-то?

– В период перестройки многие были сбиты с толку. Но с августа 1991 года прошло 11 лет, и пора сделать выводы. Однако часть интеллигенции их принципиально не желает делать. Ведь так?