Государственная недостаточность. Сборник интервью

– Выступая в Центральном доме журналиста на собрании в честь 175-летия «Литературной газеты», вы сказали, что вы лично и газета не играют во всякого рода мифологемы, вроде «свободы слова»…

– В самом деле, не играем. Свободы слова – в том смысле, которое вкладывали в это понятие лучшие умы России, – у нас никогда не было. Ни при советской власти, ни в 90-е годы. Я под свободой слова понимаю честное выполнение своего профессионального долга. А профессиональный долг журналиста заключается в том, чтобы разобраться в сути явления и объяснить читателям. Честно все проанализировать и честно про все написать. При советской власти сказать на страницах государственной прессы, что ты на самом деле думаешь, если это идет вразрез с партийной линией, тебе никто бы не дал. И многие шли на конфликт, шли в диссиденты, печатались на Западе. Они рисковали практически всем. И вот все стало по-другому: сказать неугодное власть или деньги имущим ты можешь, но тебе за это просто не заплатят, в худшем случае попросят уйти из издания. И многие этого не выдержали, сломались. В девяностые годы всегда можно было сказать, что ты думаешь о чем-то или о ком-то, в неангажированных изданиях, но у них были маленькие тиражи, маленькие гонорары. Как ни странно, люди, которые раньше готовы были бодаться с КГБ, становиться диссидентами, в новых условиях ломались, покорялись…

Сейчас, наконец, повели речь о том, что пора бы начать выстраивать нормальную постсоветскую журналистику – со своим кодексом чести, со своей профессиональной ответственностью за сказанное слово, с пониманием того, что если ты сегодня наврешь, то завтра будешь отвечать за это. Отвечать публично. У нас нет элементарных основ ни журналистской этики, ни корпоративной чести, нет журналистики, которая идейно стоит на стороне общества, государственности – подчеркиваю: государственности, а не государства. Всегда будут стрингеры, будут продажные журналисты, но, надеюсь, будет и честная, принципиальная журналистика. Она должна задавать тон в обществе. Как в литературе: написал честную книгу – тебя будут уважать, написал халтуру – руки не подадут. В журналистике нет такого сейчас – критерии размыты, все смешалось. Мы находимся пока в самом начале пути. А обвинять государство в наступлении на свободу слова – по меньшей мере, смешно, потому что наступать не на что.

Пока только начинает выстраиваться диалог между властью и прессой, между прессой и обществом. Своя правда есть у власти, своя правда – у общества, своя – у прессы. И здесь должен быть достигнут именно консенсус (хотя я и не люблю это слово). Власть, чтобы достичь своих целей, всегда готова использовать насилие. Общество само по себе склонно к анархии. Пресса склонна «ради красного словца» манипулировать фактами, смыслами, здравым смыслом… Как сопрячь все это? Не знаю…

– Не дают ли вам как главному редактору такого, к примеру, совета: чтобы повысить тираж, добавить газете желтизны, немножко писать, скажем, об интимной жизни писателей? Многие менеджеры почему-то считают, что желтизна привлекает любого читателя.

– Таких советов, слава богу, не дают. Они ведь бесполезны. Еще до моего прихода в газету была попытка за счет желтизны поднять тираж, но ничего не получилось. Наш читатель всегда был интеллигентным человеком. Если кто хочет почитать клубничку, есть множество по-настоящему желтых изданий, они доступны. А нашему читателю больше интересна аналитика, причем аналитика не моноидеологическая. Почему так упал тираж «Литературной газеты» в девяностых годах? Она на смену коммунистической моноидеологии принесла такую же моноидеологию, только либеральную. А хрен редьки не слаще. И читатель отвернулся. Сегодня в нашей газете представлены абсолютно все точки зрения, от правых до левых. Одно время меня за это сильно критиковали: с одной стороны, обзывали черносотенцем, с другой – человеком, продавшимся либералам. Но, как говорится, собака лает, а караван идет. Благодаря такой политике, за четыре года мы увеличили тираж газеты в два с половиной раза. Мы сделали ее открытой для людей всех взглядов, вернули на страницы столкновения мнений, диалог. И читатель к нам пошел. Ему ведь не много нужно – чтобы за дурака не держали и давали спектр мнений, а не единственно правильное решение…

– А вас не смущает такой бескрайний диапазон, когда на страницах одного издания может быть предоставлено место и оголтелому сталинисту, и суперультралибералу?