Государственная тайна

Николай Петрович - наш с вами верный защитник, а всякие разговоры о его корыстных интересах и о строительстве им дач, о личном обогащении есть не что иное, как клевета его политических противников, так называемых демократов, все еще стоящих у власти и боящихся этой власти лишиться..."

Дальше и еще немало говорилось прекрасного о Николае Петровиче Сумском в порядке отпора и разоблачения "так называемых" демократов.

- Ясно?! Тебе, Елизавета, ясно?

- Понятно: борьба за власть!

- Теперь представь себе, - говорил он, наклонившись к Елизавете, теперь представь себе - что же там, наверху-то, делается?! Интриги какие?! Заговоры какие! Какой там сидит Чубайс, какой там Ковалев?.. - И уже совсем склонившись над Елизаветой, чтобы даже Ксения не слышала: - Государственная тайна - какая? Ужас! Невероятность! Вот кого стрелять-то надо! Немедленно!

А потом снова и очень громко:

- Чеченская война была - а для чего? А для того, чтобы государственные и многие прочие люди наживались. Это, хочешь знать, не миллионы, нет, это миллиарды долларов! К тому же - нефть. Там, где нефтью пахнет, законов нет, быть не может. Говорю же - только одно там может быть: государственная тайна. И как результат - "приведено в исполнение"! Вот уж умирать буду, я тебе много чего и еще объясню! Клянусь - объясню. Вот спрошу я тебя: сколько, к примеру, людей нажилось на вой-не в Чечне?

- Не знаю!

- И я не знаю. Но я-то чувствую, а ты-то - нет. Ты - бесчувственная! А я с детства знал, что буду знать то, что другим невдомек. Что я догадаюсь! Теперь все они друг друга покрывают, эти преступники, кто в этом деле замешан. Им даже все равно, кто к какой партии принадлежит. Вот таких я бы сам с удовольствием расстрелял. Я в точности заранее знаю ихние слова и поведение перед расстрелом. Но никто из них расстрелян, вот увидишь, не будет. Самое большее - будет снят с должности и назначится на другую, опять же коррупционную, должность!

Тут все правильно в обращении написано, кроме одного: наш-то с тобой губернатор, он чем лучше других? Наш-то губернатор, он на других дрожжах, что ли, замешан? Нет и нет - все на тех же самых: ихние дрожжи замешала государственная тайна - вот в чем все дело. Они как бы и исполнители, но против настоящего исполнения. Понятно?

Елизавета кивала - понятно, на самом-то деле она удивлялась Охламону, его горячности: красные пятна на его лице становились багровыми, а синие жилы - почти что черными. Он и сам говорил:

- Еще немножко - и меня это обращение, документ этот, убьет наповал! Ну и слава Богу, мне пора, я слишком догадливый. К тому же больной нынешней зимой помру без следа. Обещают светлое будущее. Процветающую Россию обещают. Всем. Даже умирающим.

А откуда его взять-то, светлое, когда денег у государства нет, оно только и глядит, кого бы прижать-обмануть с деньгами-то? И у оппозиции денег нет, никак не хватает, так она на своей оппозиционности нехудо зарабатывает, свое светлое будущее обеспечивает.

А с наступлением холодов Охламон занемог окончательно.

Елизавета стала ходить к нему, подтапливала печь остатками избы, приносила из дома пустые щи в стеклянной банке или в чугунке и деревянную ложку.

Часть избы Охламон уже давно порезал на дрова, горница была им порезана, а сам он лежал на кухне, на железной ржавой кровати, подстелив под себя два старых матраца, накрывшись третьим. Говорил Охламон голосом почти детским, но по-прежнему горячо, взахлеб, это напоминало Елизавете Охламона школьных лет.

* * *

Савельевский пруд ледком схватился. Сверху на ледок сколько-то снежку просыпалось, немного, ходить через пруд еще никто не решался. Собака какая-то поплутала по пруду и только у самого берега следы оставила.

Жителей Савельевского бугра совсем стало не видать, они сидели по избам в одиночку, печки топили. Топили экономно, дымок из труб семи-восьми изб струился жиденький, серенький. Будто и не дым, а тени от него.

Вот-вот и позовет Охламон Елизавету слушать про государственную тайну.

Ей слушать не хотелось, она уже все выслушала наперед, а расстрельные подробности - зачем ей? Зачем вспоминать о том, как он ее своим облезлым бензовозом на прудовом откосе раздавил? Он порывался не раз, она его останавливала:

- К чему? Годов-то сколько прошло, а теперь - к чему?

А Елизавета надеялась зиму пережить - огород был урожайным, и под зиму она его вскопала, чтобы весенняя влага без остатка впиталась в почву. Думаешь жить завтра - работай сегодня.

Предчувствие не обмануло ее - в понедельник чуть свет прибежала к ней Ксения, на пальцах объяснила: иди скорее к Охламону, последний час его настал! Ждет!

- Вот щи из печки выставлю и приду! - сказала Елизавета и еще подтвердила: - Беги скажи. Сейчас буду!

- Хи-хи! - отозвалась Ксения - и убежала.

Но, сказавши так, Елизавета еще раз сама себе поверила: не нужно было это свидание! Все, что с Охламоном было, - все уже кончилось, зря он держит в памяти еще какую-то встречу. Что он ей не рассказал - то и не нужно было никому рассказывать, а надо было с собою унести.