Государственные игры

– Мы находимся на общественной территории, – ответил Байон. – Если они нас и увидят, то сделать ничего не смогут. В любом случае я не думаю, чтобы Доминик выбрал открытое столкновение. И уж наверняка не сейчас, когда его игры находятся в процессе загрузки.

Худ остановился рядом с Хаузеном. Пол собрался было отозвать его в сторонку, но тут к ним подошел Байон.

– Все в порядке? – поинтересовался полковник.

– Не уверен, – ответил Худ. – Мэтт, как у вас дела, что-то получается?

– Более-менее, – откликнулся Столл. Он сидел на траве, вытянув вперед ноги, и бешено стучал по клавиатуре лежавшего на его коленях компьютера. – Как по-французски будет “задница”?

– Подошло бы и “fidele”, – ответил Байон.

– Постараюсь запомнить, – сказал Столл. – Так вот, наш приятель – точно эта самая fidele. Первая игра была запущена ровно в десять. И я имею в виду точно в десять часов ноль-ноль минут ноль-ноль секунд. Я сохранил ее на жестком диске. Я настроил “Ти-берд” так, чтобы каждый снимок покрывал тридцать восемь градусов. Значит, полный набор получим минут через десять.

– И что дальше? – спросил Худ.

– Я начну играть и получу разные сцены с разными ландшафтами, – пояснил Столл.

– Почему бы вам не переправить все это в Оперативный центр?

– Потому, что они занялись бы точно тем же, чем и я. Я пишу небольшую модификацию для программы, сравнивающей изображения, чтобы она могла считывать фотографии, сделанные прибором. А дальше все в руках Божьих. Если я не слишком напортачил, компьютер начнет сравнивать поступающие снимки, и в случае совпадения с задними планами в игре он подаст сигнал. – Столл закончил набор и глубоко-глубоко вздохнул. – Не сказал бы, что получу от такой игры удовольствие. Там про толпу линчевателей.

Пока Столл говорил, к нему приблизилась Нэнси. Она опустилась на колени у него за спиной и мягко положила руки на плечи компьютерщика.

– Мэтт, я помогу вам, – сказала она. – В этих вещах я отлично разбираюсь.

Худ какое-то время следил за ними. То, как Нэнси коснулась Мэтта, вызвало у него чувство ревности. От того, как скользнули ее руки, словно опавшие лепестки цветка, вновь подступила тоска. А эти чувства в свою очередь наполнили его неприязнью к себе.

Затем четко выверенным движением Нэнси медленно обернулась и посмотрела на Худа. Она сделала это достаточно медленно, чтобы он при желании успел отвести взгляд. Но Худ этого не сделал. Их взгляды встретились, и он утонул в ее глазах.

Из этого омута Пола вытащила мысль о Хаузене. Неоконченное дело с немцем давило все больше и больше.

– Герр Хаузен, – обратился к нему Худ, – мне хотелось бы с вами поговорить.

Хаузен выжидающе и почти нетерпеливо посмотрел на Худа.

– Конечно-конечно, – откликнулся заместитель министра. Было очевидно, что немец поражен происходящим вокруг, но на чьей он стороне?

Худ опустил руку на плечо Хаузена и отвел того к реке. Байон последовал за ними, отставая лишь на несколько шагов. Все в порядке, его это тоже касается.

– Этот недавний звонок, – начал Худ, – он был из Оперативного центра. Задать вопрос в деликатной форме не представляется возможным, а потому я спрошу вас прямо. Почему вы не сообщили, что ваш отец работал на Дюпре?

Хаузен остановился.

– Откуда вы это узнали? – спросил он.

– Мои люди заглянули в немецкие налоговые записи. Он работал у Дюпре пилотом с 66-го по 79-й год.

Прежде чем ответить, Хаузен выдержал долгую паузу.

– Верно, – согласился он. – И это один из вопросов, о которых мы спорили в тот парижский вечер. Мой отец научил его летать, он относился к нему, как к сыну, и это он вселил в него нетерпимость.

Байон встал рядом с мужчинами. Его лицо находилось в считанных дюймах от лица Хаузена.

– Ваш отец работал на это чудовище? – спросил полковник. – Где он находится сейчас?

– Отец умер два года назад, – ответил заместитель министра.

– Однако это не все, – сказал Худ. – Расскажите нам о политических пристрастиях вашего отца. Хаузен тяжело вздохнул.

– Они были безнравственными, – признался немец. – Он был одним из членов организации “Белые волки”, группировки, которая сохраняла нацистские идеалы и после войны. Он регулярно встречался с другими ее членами. Он…

Хаузен запнулся.

– Он – что? – потребовал Байон. Немец взял себя в руки.

– Он верил в Гитлера и в предназначение рейха. Он считал конец войны не поражением, а всего лишь отступлением и продолжал вести ее по-своему. Когда мне было одиннадцать… – Хаузен еще раз глубоко вздохнул, прежде чем продолжить, -…как-то раз отец и его два дружка возвращались из кино. По дороге они напали на сына раввина, который шел домой из синагоги… После этого мама отослала меня учиться в Берлин, в интернат. Я не виделся с отцом долгие годы, пока мы не подружились с Жираром в Сорбонне.

– Вы хотите мне сказать, что Жирар специально отправился в Сорбонну, чтобы стать вашим другом и вернуть вас к отцу? – спросил Худ.