— Это правда, — заговорила Элизабет, — только у нас сейчас не каникулы. Единственное, что нам остается, — это просить бога, чтобы счастливые времена вернулись. На этот раз, Франсуа, ваш брат прав. Надо приучать Сильви расставаться с нами время от времени.
Несмотря на слезы и крики, малышке пришлось остаться у подножия башни, а ее ангел поднялся туда, как в небеса. Когда Франсуа вернулся, девочка ждала его там, где ее оставили. Она лежала на ступеньке и тихонько плакала. Он сел рядом с ней, поднял Сильви и поставил между колен, чтобы вытереть платком ее перепачканную мордашку.
— Когда вы станете старше, — успокаивал он, — вы тоже сможете подняться наверх. Но пока
это невозможно.
Тогда Сильви протянула к нему ручонки.
— Неси! — потребовала она, но Франсуа постарался придать самое суровое выражение своему лицу.
— Нет! Дама должна учиться ждать. Наш отец заперт в большой башне, и наша мать не может присоединиться к нему. Но она не кричит и не плачет у подножия башни.
Сильви засунула в рот грязный палец, опустила голову и вздохнула:
— Ах!
С этого времени девочка больше не протестовала, а послушно оставалась сидеть на первой ступеньке. Но постепенно башня превратилась для нее во врага, и в ее маленькой головке запечатлелся символ: она всегда должна оставаться внизу, в темноте, а Франсуа поднимается к свету. И Сильви казалось, что, даже когда она вырастет и сможет сама преодолеть эти ступени, ей все равно не догнать того, кого она так любит. Франсуа уйдет еще дальше, еще выше, все выше и выше, на вершины, которых ей никогда не достигнуть.
Поджидая его, девочка довольствовалась тем, что неутомимо раскачивалась взад-вперед, крепко прижимая к сердцу «мадам Красотку». А Франсуа не хватило мужества решительно отослать прочь ту, кого все в замке прозвали котенком.
Никогда ничего не происходит так, как того ждешь. Однажды в августе после полудня братья и их наставник купались в реке. И вдруг они увидели, как огромная запыленная карета, окруженная всадниками, въезжает в крепость по подъемному мосту.
Им не потребовалось много времени, чтобы оказаться в замке. И все-таки, когда они появились во дворе, Корантен Беллек, слуга шевалье де Рагнеля, уже готовился к отъезду, весь сияя от радости. Он крикнул им:
— Мой хозяин в Париже, у маршала де Бассомпьера. Он мне только что сообщил об этом. Шевалье был ранен, но сейчас ему лучше, и я еду к нему.
В этот вечер надежда вновь поселилась в сердцах юных обитателей замка. Крепкое душевное здоровье Бассомпьера, его оптимизм — возможно, он немного его подстегивал ради молодых хозяев — были такими заразительными. Он пообещал сделать даже невозможное, чтобы защитить их отца, и заверил детей, причем с большой убежденностью, что с их матерью ничего дурного случиться не может.
— Как бы ни были тяжелы обвинения, выдвинутые против герцогов Вандомских, сама герцогиня в этом никак не замешана. Жена отнюдь не должна следовать за мужем повсюду, и его величество в одном хотя бы похож на своего отца. Он уважает женщин. Да и потом, стоит дважды подумать, прежде чем наступать на ногу Лотарингскому дому. Поверьте мне, дети мои, — закончил маршал, с очевидным удовольствием опустошая большой кубок свежего белого игристого вина «Вувре». — Очень скоро герцогиня вернется домой.
— А отец? — спросил Франсуа.
Пожатие могучих плеч приподняло огромный воротник из венецианского гипюра, лежащий на камзоле из расшитого серебром фламандского полотна, а приветливое лицо едва заметно нахмурилось:
— Надо молиться богу, чтобы его не слишком долго держали в заключении. А что касается его жизни, я отказываюсь верить, что герцогу Сезару что-то угрожает. Король не возьмет на душу смертный грех, отдав его голову кардиналу.
— Кардинал — священник, — с горечью бросил Людовик. — Он отпустит и смертный грех. Тем более королю!
Маршал уехал на следующее утро, пока было еще прохладно, и в тот же вечер Людовик, Элизабет и Франсуа вновь поднялись на башню Пуатье. Они продолжали делать это каждый вечер, и однажды их надежда была вознаграждена. Сначала они увидели двух всадников. Это произошло перед наступлением темноты, через несколько дней после праздника святого Людовика, в честь которого в аббатстве святой Троицы в присутствии всего города отслужили прекрасную мессу. Дети узнали в одном из всадников де Рагнеля и очень обрадовались.
Шевалье был весьма доволен таким проявлением привязанности, но до слез растрогался, когда ему в ноги бросился комочек из розовой парчи и спутанных темных кудрей, называя его «милый друг». Малышка Сильви сохранила в памяти то, как его называла Кьяра де Валэн, и это пробило его обычную флегматичность. Он поднял ее на руки и крепко прижал к груди, пряча несколько скатившихся слезинок за бархатной нежной щечкой…