Государственные тайны. Книги 1-3

— Об этом ни нам, ни вам, госпожа герцогиня, ничего не известно. Да вы ни в чем никогда не усматриваете дурного!

— Отчего же, я вижу дурное прямо здесь, сейчас, ведь вы отказываете христианину в молитве и христианском успокоении.

— То же самое пытался им втолковать я, госпожа герцогиня, — вздохнул аббат Фортье, — но они ничего не желают слушать.

— Не требуйте от нас этого! — стоял на своем Ланглуа. Односельчане поддержали его дружным хором голосов. Поразмыслив, Сильви приказала:

— Раз так, несите его в замок.

— Вы этого не сделаете! — возмутился Ланглуа. — Ведь не зароете вы его в своей часовне, среди наших герцогов?

— Не там, а на островке посреди пруда. Завтра аббат Фортье освятит там клочок земли. А пока отнесите его в комнату, в которой он жил.

Люди молча повиновались. Тело Набо положили на его кровать, поставили вокруг свечи и сосуд со святой водой с побегом самшита, оставшимся с последнего Вербного воскресенья. Однако на следующий день, когда аббат Фортье пришел освятить могилу, вырытую в успевшей оттаять земле, тело Набо таинственным образом исчезло. Люди, совершившие святотатственную кражу, не оставили никаких следов. Деревня, напуганная пропажей трупа, в один голос утверждала, что это проделки дьявола и что теперь деревню придется долго отмаливать.

Это можно было считать еще не самой дурной развязкой, с жителей деревни сталось бы потребовать предания огню всего, что принадлежало убитому, в первую очередь его жилища… Сильви пошла людям навстречу, однако заказала несколько месс в своей личной часовне, после чего постаралась выкинуть из головы это трагическое происшествие, выглядевшее грозным напоминанием о королевской мстительности.

Будущее, всегда представлявшееся Сильви простым и ясным, теперь затянули тучи. Ей было тоскливо в огромном замке, где, несмотря на присутствие верной Жаннеты и домашний уют, она чувствовала себя совершенно одинокой.

Но ей еще только предстояло достигнуть дна одиночества и заброшенности. Тяжелее всего было бессонными беспросветными ночами, когда, несмотря на отвары Жаннеты, ей не удавалось сомкнуть глаз. Во второе воскресенье февраля, когда она, выйдя после большой обедни из деревенской церкви — после отъезда аббата Резини она пользовалась замковой часовней лишь изредка, — направилась вместе с Корантеном, Жаннетой и остальными назад в замок, их внезапно обогнала почтовая карета. У Сильви учащенно забилось сердце, и она ускорила шаг. Наконец-то она узнает новости! В карете мог оказаться только Персеваль де Рагнель.

— Вряд ли это он, — сказал Корантен, хмурясь. — Господин шевалье обязательно остановился бы рядом с вами.

— Тогда кто же?

В карете прибыла Мари! Сбросив на пол меховую шубу, в которой до того куталась, она стояла у камина в большой гостиной, в котором тлело толстое полено, и протягивала озябшие руки к теплу. При появлении матери она не соизволила обернуться. Гостиная была такая огромная, что Сильви показалось, будто она снова видит дочь малюткой. С нескрываемой радостью она воскликнула:

— Моя маленькая Мари! Ты вернулась!

Только когда Сильви оказалась рядом, готовая заключить дочь в объятия, та оборотила к ней лицо, от которого дохнуло еще более жгучим холодом, чем от белого мрамора каминной полки.

— Я приехала с вами проститься и сказать, что люто вас ненавижу! С этого дня у вас нет дочери.

— Что это значит, Мари?

— То, что вы испортили мне жизнь и что я вам никогда этого не прощу. Слышите? Никогда! — На последнем слове она всхлипнула.

Стараясь не дать воли гневу, поднявшемуся в душе от несправедливого обвинения, Сильви призвала себя к спокойствию, печать страдания, лежащая на милом личике дочери, побуждала ее еще шире раскрыть объятия, а не метать молнии. Видимо, Франсуа ее отверг… Сильви была счастлива уже тем, что дочь не осуществила свою страшную угрозу и предстала перед ней живой.

— Будь добра, объясни, что, собственно, стряслось? Почему ты покинула в разгар зимы замок Сольес, где тебе так нравилось жить, и пустилась в дальнюю дорогу? Да к тому же одна-одинешенька! Ты не встретилась с Персевалем?

Мари нахмурила брови и сложила руки на груди, словно перекрывая матери доступ в свое сердце.

— Нет, не встретилась. Ни с ним, ни с тем, за кого хотела выйти замуж и кто дал мне торжественное обещание.

Она уже перестала сдерживать слезы. Сильви охватил ужас. Неужели Людовик XIV, забыв об узах крови, приказал убить Бофора, как до того — несчастного Набо?

— Почему же ты с ним не встретилась? Что… Что с ним случилось?

Мари, не переставая рыдать, ухитрилась презрительно усмехнуться.

— Не беспокойтесь, ваш любовник жив и здоров. Во всяком случае, так я предполагаю, потому что к моменту моего отъезда его эскадра еще находилась в море.

— Мой любовник? Но господин де Бофор вовсе им не является.

— Теперь, возможно, и нет, но был наверняка, иначе не пойму, как он мог оказаться отцом моему брату! Едва успокоившись, Сильви снова пришла в ужас.

— Кто тебе это сказал? — крикнула она.

— Друг госпожи де Форбен, ставший и моим другом. Благородный человек, знающий как будто всю вашу подноготную, милая матушка!