Государственные тайны. Книги 1-3

— Обещаю вам, шевалье, сделать все возможное для примирения между Сильви и королем. Он всегда относился к ней с большой симпатией, и мне непонятно, по какой причине она вдруг впала в немилость.

— Только не сейчас! Умоляю, ваше высочество, ничего не предпринимайте хотя бы некоторое время! Король отправил герцогиню в изгнание в приступе гнева. Лучше дат его гневу утихнуть. К тому же пока что моей бедной крестнице было бы затруднительно показываться при дворе…

— Так и порешим! Мы немножко повременим — но недолго. Нельзя допустить, чтобы ее забыли.

Рагнель придерживался противоположного мнения: с его точки зрения, Сильви было бы полезнее исчезнуть навсегда из поля зрения короля, но ему не хотелось огорчать Мадемуазель спором. Он придержал язык, помахал принцессе рукой и проводил громоздкую карету задумчивым взглядом.

С этого момента в замке началась странная жизнь — Сильви оставалась взаперти в спальне с неизвестным лекарем, и никто не знал, в чем состоит лечение. Население зал потеряло покой, но никто, включая Жаннету, не мог сказать ничего определенного о происходящем. Жаннета оставляла с помощью лакея воду и пищу, состоявшую главным образом из овощных супов, молока и компотов, меняя постельное белье и ночные сорочки больной, пугавшей своей худобой; порой от нее требовали нечто странное например, лед или пиявки. Всякий раз, когда она входила в комнату, врач стоял у окна спиной к ней, держась рук, за оконную задвижку; с места он сходил лишь тогда, когда возникала необходимость помочь перестелить постель, как других слуг, кроме Жаннеты, он не впускал. При этом он хранил молчание и даже не смотрел на Жаннету, сильно ее злило. Сильви она неизменно заставала спящей.

— Можно подумать, что перед моим приходом о; специально усыпляет, — жаловалась она Персевалю и Корантену. — Впрочем, дело, кажется, идет на nonpaвку. Она уже не горит, но очень бледна. Впрочем, иногда кажется, что и во сне она испытывает боль. Мне так хочется, чтобы ее побыстрее отдали нам! — говоря так, Жаннета вытирала глаза краем фартука. — Куда это годится — оставаться день и ночь наедине с мужчиной!

— Если такова окажется цена выздоровления, то не стоит обращать на это внимания, — отвечал шевалье, вздыхая. — Такая тяжелая больная для врача — не женщина, а врач для нее — не мужчина.

Однако, даже не сомневаясь в своей правоте, Персеваль не смыкал ночами глаз, поскольку просиживал в кресле перед запертой дверью, прислушиваясь к доносящимся из спальни звукам, порой довольно-таки странным, он бы назвал их молитвами или заклинаниями на неведомом языке. Он уже не чурался мысли, что, сравнивая Рагнарда с колдуном, Жаннета была недалека от истины. Раз так, не приходилось удивляться тщательности, с какой Мадемуазель скрывала своего лекаря от посторонних глаз, у зловещего Общества Святого Причастия был тонкий слух и нюх, и даже принцесса имела все основания его опасаться.

Время тянулось для Персеваля нестерпимо долго. Томление его усугублялось отсутствием вестей извне. Об участи Мари по-прежнему не было никаких известий. Рагнель сам съездил в монастырь Визитации на улице Сент-Антуан, надеясь, что девушка возвратилась именно туда, но ее не видели и там. Еще больше его тревожило молчание Тулона, откуда никак не приходило ответа на его последнее письмо. Молчал даже аббат Резини, неутомимый сочинитель писем. Неужели флот снова ушел в плавание? Как узнать об этом в Фонсоме, отрезанном от внешнего мира снегами и изгнанием его владелицы?

Наконец зима отступила. Обнажилась земля, на деревьях стали набухать почки. Как-то утром, когда Персеваль по привычке уносил от двери Сильви кресло, в котором ночевал, дверь вдруг открылась, и перед шевалье предстал мэтр Рагнард, закутанный в плащ, с сундучком в руке. Окинув спокойным взглядом шевалье, он впервые порадовал его слух звуком своего голоса:

— Не соблаговолите ли распорядиться, чтобы мне приготовили коня?

— Вы уезжаете?

— Несомненно. Задача выполнена. Больная выздоравливает, и мне здесь больше нечего делать. — Он направился к лестнице, но по пути обернулся. — Вы найдете на столе письменные рекомендации относительно ухода за больной в предстоящие дни. Разрешите откланяться, сударь. Да, и еще, она требует бережного обращения…

Персеваль, не чуя под собой ног от радости, проводил лекаря до конюшни, размышляя, как его отблагодарить и как выведать, в чем состоял недуг Сильви. Однако лекарь упорно молчал и лишь учтиво приподнял шляпу, когда, сев в седло, направился к аллее. Не дожидаясь, пока он исчезнет из виду, Персеваль бегом вернулся к крестнице. Его опередила Жаннета. Сильви лежала на спине, с широко раскрытыми, ясными глазами. Было видно, что она еще очень слаба, однако губы уже порозовели. При появлении Персеваля она с улыбкой протянула ему руки.

— До чего приятно снова вас видеть! Мне кажется, мы не виделись много лет…

— Считайте, целый век, душа моя! Что с вами происходило все это время?

— Не знаю… Помню лишь боль во всем теле и сны…