Государственный обвинитель

— За мной! За мной, мразь! — кричала она с валуна. — Тебе все равно теперь не уйти с этого острова. Ты здесь сдохнешь! — смеялась она с утеса. Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики Ченов Юм Кимович приговаривается по статье сто второй пунктам «а» «в», «г», «с», «и» к высшей мере наказания — смерти. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит! — выкрикивала она, перелетая с одного выступа на другой.

Юм отставал. У него не было сноровки, он путался и спотыкался. Но самое главное — у него не было воли. Он понимал, что попался, попался глупо и смешно в эту ловушку. Что эта женщина убьет его. Нет, он не охотник, он заяц, ему страшно, ему хочется жить.

— Приговор привести в исполнение немедленно! — кричала Наташа.

Юм уже видел, что на вершине утеса собираются бородатые мужчины. Это был конец.

С одной стороны — чужая земля, а с другой — море. До земли километра три.

— Держите его! Это убийца! — кричала Наташа.

Юм остановился. За что? За что они хотят его убить? У него есть мать… У него есть брат… Он хочет жить…

— Не надо! — закричал Юм и прыгнул.

Море раздалось, покрывая его с головой…

Владимир Семенович Высоцкий

— Ну чё ты жмешься, чё ты жмешься? Ну давай сбегай еще за одной! — Маленький обтрепанный мужичок с опухшим от алкоголя лицом толкнул Склифосовского в бок:

— Эй, доктор, не спи — замерзнешь!

Склифосовский с трудом оторвал отяжелевшую голову от лавки и огляделся. И понял, что до сих пор сидит на скамейке в парке в обществе трех человек, с которыми познакомился часа четыре назад, выпил с ними бутылки три водки, потом еще какого-то дешевого портвейна, но так и не может запомнить, как их зовут.

— Ну ты чё, пойдешь или нет? — Мужик кинул ему на колени две смятые пятерки. — Доктор, не томи, трубы горят, спасай.

— Я вам не доктор! — почти по слогам произнес Склифосовский и залился краской гнева.

— Как не доктор? — Мужички переглянулись и захохотали: — Ты же у нас Склифосовский!

— Сам сходи, — Он обиженно стряхнул деньги на землю и демонстративно отвернулся. — Я тебе чё, в шестые нанимался — за пузырями бегать?

— Ну ла-адно, — плюгавый встал и, пошатываясь, побрел в сторону гастронома.

— Слушай, Федюн, а чё он к нам вообще прицепился? — Двое оставшихся алкашей переглянулись. — Не, ты посмотри на него, какой хрен с бугра. За напитками ходить не желает, когда его Доктором зовут, ему ваще не нравится. Эй, Склифосовский! Нехорошо.

Склифосовский не ответил. Только смачно сплюнул на асфальт и поскреб всей пятерней небритую физиономию. Хотел встать и уйти от них, но вспомнил, что вчера пропил последние деньги, что опять придется ночевать где-нибудь на чердаке, а до вечера далеко и он успеет протрезветь. Так что лучше остаться и не выкобениваться. Не очень хочется всю ночь трястись от страха и прятаться под груду старых ящиков при каждом шорохе.

— Да ладно, Серега, оставь его, он свой пацан. — Федюн хлопнул Склифосовского по плечу. — Слушай, брат, а чё я тебя тут раньше не видел? Ты, случайно, не с Дорогомиловской? Не в восьмой дом вселился?

— Нет. — Склифосовский все еще продолжал дуться. — Я вообще не из этого района.

— Приезжий, что ли? — Федюн заинтересовался.

— Да, приезжий. Я из Чехова.

— А-а! — Федюн почему-то погрозил пальцем: — А то я тут весь район знаю. Всех, кто где живет, как зовут, где работает. Вон, Серега не даст соврать. Скажи, Серега.

Серега в подтверждение кивнул и звучно рыгнул.

— Ты не смотри, что Серега кивает. Он все понимает.

— Соображает, — поправил Склифосовский и засмеялся. — «А что молчит, так это от сомненья. От осознанья, так сказать, и просветленья».

— Во-о! — Федя довольно заулыбался: — Тоже Владимира Семеныча уважаешь?

— Само собой! — К Склифосовскому опять вернулось хорошее настроение. — Очень уважаю.

— Слышь, Коля! — закричал Федюн замаячившей между деревьями фигуре плюгавого. — А Склифосовский тоже Владимир Семеныча уважает!

Следующий тост, как и полагается, был за Высоцкого. Потом нестройным квартетом затянули про Канатчикову дачу, но песня зачахла на втором куплете — никто не мог вспомнить слов.

— Да, а я с ним квасил один раз! — со значением в голосе вдруг сказал Федюн, когда хлобыстнули по второй.

— С Высоцким? — Склифосовский недоверчиво взглянул на него из-под то и дело сонно опускавшихся век.

— С ним самым. — Федя закурил, точно выдержав паузу. — В семьдесят девятом, в августе. Он тогда как раз с гор спустился.

— С каких гор? — удивился Коля.

— Ясное дело — с Памира. Он же альпинистом был. Ты его песни вообще слышал?

— А как же? — Коля на секунду задумался и вдруг запел: — «Заходите к нам на огонек! Пела скрипка ласковая так не-ежно!»

— Не, это не Высоцкий! — замахал руками Алик. — Это этот, как его, Розенбаум.

— Ну а что дальше было-то? — Склифосовский толкнул Федю в бок: — С Высоцким.