Второе условие заключается в том, что люди должны действительно предпочитать
Это условие должно выполняться для того, чтобы гарантировать, что их предпочтения не искажены жизненным опытом, породившим привязанность или неприязнь к ситуации, которая им лучше известна. Совершенно ясно, что это условие вряд ли будет выполняться, потому что солдат знает солдатскую жизнь, а уличный торговец — жизнь уличного торговца, но жизнь друг друга им, скорее всего, неизвестна. Если один предпочитает казарму, а другой — базар, то мы могли бы сказать, что каждый предпочел бы другое место, если бы у него был более богатый опыт. Аналогично, если государство благосостояния воспитывает людей, зависящих от государственных пособий, и, если им предоставляется возможность высказать свои предпочтения, они просят еще больше того же самого (что, похоже, является одним из стандартных результатов нынешних опросов общественного мнения), то мы могли бы «диалектически» утверждать, что у них не было возможности развить свои «настоящие» предпочтения.
Наконец, аргумент, гласящий: «Если в нашу жизнь все равно вмешиваются, то пусть лучше это будет государство», должен удовлетворять третьему условию. Исходя из того, что государственное вмешательство может заместить и ослабить вмешательство частное, норма этого замещения (в некотором широком смысле) должна быть «низкой», благоприятной. Если для того, чтобы избавиться от слегка раздражающей порции частного произвола, требуется всесокрушающая система государственного принуждения, на такое принуждение не стоит соглашаться, практически вне зависимости от предпочтений людей относительно выбора между безопасной регламентированной жизнью и жизнью, зависящей от случайностей. Очевидно, что если норма замещения действует в обратном направлении, то должно быть верно обратное. Исходя из этого условия может быть построен фрагмент формальной теории по аналогии с понятием «убывающей отдачи», позаимствованным из экономической теории. В начале существования либерального государства «небольшое количество» государственных ограничений может освободить людей от «большого» количества ограничений частного характера, причем норма замещения между упорядоченными и неупорядоченными ограничениями постоянно ухудшается по мере того, как количество частного произвола и случайных происшествий сокращается в результате стремления государства к увеличению межличностной полезности и справедливости распределения до тех пор, пока каждый уголок и трещинка общественных отношений не окажутся прочесанными на предмет неравенства, а незапланированные последствия действий государства, направленных на благо, не станут слишком велики, т. е. пока не окажется так, что от крошечного количества частной несвободы и частного угнетения можно избавиться лишь ценой существенного расширения общественных ограничений. В какой-то момент «количество» дополнительных общественных ограничений, необходимых для того, чтобы заменить предельное (маргинальное) «количество» частных ограничений, сравняется с «количеством», с которым данный индивид в точности готов примириться для того, чтобы избавиться от предельного (маргинального) «количества» частных ограничений, причем достижение этого равенства будет представлять собой социально-исторический факт. На секунду предположим, что рассматриваемый индивид является репрезентативным для всего общества. По определению чувствуя себя в этой точке либеральной эволюции более комфортно, чем в более (или менее) «развитой» точке, общество решит на какое-то время остановиться. Эта точка будет означать ту стадию социального прогресса, где, по нашему мнению, государству нужно сделать паузу — равновесную «смесь» между государственным руководством и частной свободой, между общественными благами и частным потреблением, между «политикой» обязательных цен и доходов и свободой сделок, между общественной и частной собственностью на «средства производства» и т. д. (Ср. также с. 339–342 об отступлении государства.)