Государство и политическая форма

2. В демократическом государстве судья также является независимым, если он должен быть судьей, а не политическим инструментом. Однако независимость судей никогда не может быть чем-то большим, нежели обратной стороной их зависимости от закона. В этом заключается большая разница этого рода независимости от иного рода независимости у депутатов законодательной корпорации, например независимости депутатов рейхстага согласно ст. 21 ИК. Независимость согласно ст. 21 ИК должна обосновывать репрезентацию и вследствие этого имеет специфически политический смысл. Независимость судьи должна защитить его от служебных приказов и указаний, прежде всего правительства, то есть политического учреждения, и потому имеет противоположную цель: отклонение политического. Все, что судья делает в качестве судьи, определено нормативно и отличается от экзистенциальности политического, хотя и должно, как любая государственная деятельность, действовать интегрирующим образом.

...

В идеальной демократии Руссо тождество и гомогенность народа столь велики, что даже судья и сторона желают одного и того же. «Общественный договор», книга II, гл. 4, раздел 7: Volonte generale есть совместный интерес; отсюда возникает «чудесное согласие» интереса и справедливости, каковое не может возникнуть из дискуссии о частных и особых интересах. Совместный интерес и совместная польза, напротив, делают «норму судьи тождественной с нормами стороны». Это место является прекрасным примером того, что в демократии все различения и трудности снимаются в общем тождестве и гомогенности. Однако одновременно также становится ясно, что абсолютное тождество и гомогенность невозможны, а конструкция Руссо находится в тавтологическом круге. Ведь при абсолютном тождестве всех со всеми и пользы со справедливостью никто уже не будет нуждаться в проведении процессов. Если все желают одного и того же, исчезает не только различение судьи и стороны (о котором говорит Руссо ), но также различение истца и ответчика. Далее и это различение также становится тождественным, и проблема юстиции решена, поскольку больше нет никаких процессов.

3. Если в демократическом государстве требуют того, чтобы юстиция стала народной юстицией , тогда воля народа становится определяющей точкой зрения для принятия решения в процессах. Простым является положение вещей, когда воля народа выражается лишь в общих нормах законов правового государства. Однако народ в демократии есть суверен; он может разорвать всю систему нормирования, установленного конституционно-законодательным путем, и разрешить процесс так, как это мог сделать государь в абсолютной монархии. Он есть верховный судья, как и верховный законодатель. Если под народной юстицией понимается практика демократических приговоров большинства, тогда это слово обозначает лишь демократизированный и многоголовый вид кабинетной юстиции. В целом имеется в виду не это. Чаще всего ограничиваются требованием того, чтобы правосудие осуществляли судьи, наделенные доверием народа, впрочем, при этом под народом понимается не вся нация, что было бы демократично, но часто лишь жители отдельного ведомственного округа. Доверие могло бы выказываться посредством того, что судьи на время или до отзыва избираются жителями их округа, или того, что население посредством так называемой recall может потребовать отзыва неугодного судьи. Следствием было бы то, что правосудие становится зависимым от настроения населения ведомственного округа. С точки зрения национальной демократии это не есть демократическое требование.